Безмужняя | страница 111
Калман продолжал спускаться мимо Зареченского рынка, пощипывая свои длинные уши: о чем же он раньше думал? Он ведь знал, что она не набожная. Но он даже не понимал, в какую семью попадет. Мать — простолюдинка, у сестер мужья — подонки, а сама она девушкой была из тех, что кричали против царя. Ведь он познакомился с ней на похоронах какой-то чулочницы или перчаточницы, одной из ее подруг, которые говорят, что Бога нет. И вообще, с чего это нашло на него такое наваждение? Бывала у него работа по специальности — он был маляром; не было этой работы — он становился кладбищенским хазаном. Толкнул же его нечистый к женщине из такой компании, где не боятся Бога и потешаются над Учением. Он совершил ошибку, он был ослеплен, но главный виновник — полоцкий даян. Он, этот раввин, завлек его и подбил жениться на мужней жене. «Он сделал меня несчастным, совсем несчастным», — вздыхал Калман. Ноги занесли его на Завальную улицу, на малярскую биржу.
— Как поживаешь, баран? — окружила его ватага парней, которым надоело ждать, пока кто-нибудь наймет их покрасить пару стен.
— Меня зовут не баран, а Калман. Имя мое — Калман, а фамилия — Мейтес.
— И слушать нечего, — смеется Айзикл Бараш; хоть его и зовут Айзикл, но это высокий тощий парень с длинными руками и ногами, вылезающими из коротких рукавов и узких штанин. — Все в городе зовут тебя бараном, и мы тоже будем так звать.
— С каких это пор зовут меня бараном? — оглядывается Калман, как бы ища куда спрятаться.
— В утробе матери ты уже звался бараном, но скрывал свое настоящее имя, — поясняет Калману Айзикл, — а когда ты вышел из городской синагоги, схватив пощечину, все это имя узнали.
— Пощечину схватил не я, а младший шамес.
— И слушать нечего, — орут маляры, и их широкие могучие груди прямо-таки трещат от смеха. — Если дали пощечину младшему шамесу, то и тебе ее дали, а если предали отлучению твоего блатного раввинчика, то и ты отлучен.
Калман встрепенулся: «Как это я отлучен?» А парни потешаются: «Отлучен, приятель, отлучен!» Ни разговаривать с ним нельзя, ни рядом стоять: надо его остерегаться, как проказы. Они его друзья и лишь потому рискуют жизнью и водятся с ним. «Ты, верно, дитя от груди отлучал и не заметил собственного отлучения!» — кричат они ему. Тогда он и вправду баран. А новогрудская женушка его уж никак не овечка, она женщина с перчиком. Ошарашенный Калман таращит глаза и возражает, что жена его не из Новогрудка[115]