Рим. Книга 2. Легионы просят огня | страница 58



— Держись, братишка. Твое подкрепление уже рядом.

Марк застонал, потянул рукоять спаты. Бесполезно.

Невдалеке заржал жеребец. Предатель, подумал Марк. Сомик фыркнул, словно услышал. Жеребец потянулся мягкими губами и сорвал листик.

"Ничего, я встану". Декурион сжал зубы. И начал подниматься, ломая сопротивление больного тела.

Приглушенный топот копыт. Мои ребята уже недалеко.

Рывком он дотянулся до кинжала, пальцы сомкнулись на рукояти. Быстрее! Декурион рванул клинок из ножен. В следующее мгновение беловолосый гем с легкостью блокировал отчаянный выпад Марка. Пугио вырвался из ладони и улетел в траву.

Голубые глаза. Ярость.

Гем размахнулся. Приближающийся кулак. Да что ж такое! Марк успел закрыть лицо локтями…

Удар.

* * *

Я осматриваю трофейную спату. Хороший клинок. Гладий после боя весь в зазубринах, а этой спате — хоть бы что. Ни царапины.

Когда я вспоминаю, кому принадлежит клинок, меня снова начинает трясти. Как же так?! Почему?

К воронам рассуждения! Надо заняться делом. Я смотрю на центуриона:

— Как там Марк? Живой?

— Живой, — Тит чешет затылок. — Ну… почти.

В сущности, декуриону повезло. Эквиты нашли Марка — лежащего без сознания на поляне. Рядом пасся его конь.

Декурион едва может стоять, всадники с трудом усаживают его верхом.

Я говорю:

— Отвезите его в лагерь Семнадцатого и передайте медикам. Скажете: я приказал. Мы доберемся до легиона сами.

Эквиты салютуют.

Когда всадники уезжают, Тит Волтумий кладет ладонь на рукоять гладия. В отличие от простых солдат, которые носят меч под правой рукой, у центурионов он висит слева. Выпендрежники.

Центурион хмыкает. Неожиданно весело.

— Легат? Ничего не хотите мне сказать?

— Хорошо, Тит, — Проклятье, как я устал. — Имя, которое назвал мертвец…

Центурион ждет. В глазах — напряжение.

— Арминий, — говорю я.

Тит моргает. И все. Кажется, он почти не удивлен.

— Ваш друг?

— Да… мой друг.

Где-то вдалеке кричит сова.


Глава 5. Испытание на излом

Ветер треплет мои волосы, бросает в лицо водяную пыль.

— Квинт, — говорю я. — Ты как?

Рим. Палатинский холм. Дом семьи Деметриев Целестов.

Серое небо вливается в атриум через отверстие в крыше. Нарастающий шум дождя. За стенами дома потоки воды несутся по мостовым Рима, с ревом вливаются в канализационные стоки, пробегают под всем городом и обрушиваются в Тибр. В следующее мгновение небо раскалывается на тысячи кусков, озаряется синеватой вспышкой…

Гремит гром. Буд-ду-бу-дых.

Мы стоим у бассейна, смотрим, как капли разбиваются о поверхность воды. Она морщится.