– Подождите меня, Фил, – и Гретта мигом скрылась в соседней комнате.
А я вновь приложился к бутылке. По-прежнему желая свалиться под стол, только бы не вести с ней этих пустых бесед, только бы не чувствовать на себе ее прикосновений.
Вскоре она появилась в дверях, держа перед собой… О, я тряхнул головой и зажмурился. Это было настоящее чудо. Для фотографа это служило большим искушением. Гретта держала в руках прекрасный фотоаппарат. И даже издали я оценил все его бесценные достоинства.
– Взгляните, – и она протянула мне его, – вам он нравится?
– Это без слов, – и я осторожно, словно боясь уронить, взял его из рук Гретты. – Я впервые сталкиваюсь с таким совершенством. Такое совершенство мне могло только присниться в самых фантастических снах.
– Это новейшее чудо техники. И это единственный в мире экземпляр. Этот фотоаппарат может творить чудеса. Вы в этом сможете легко убедиться. С помощью этой игрушки можно достигнуть высочайшего мастерства. Можно запечатлеть каждую деталь, вплоть до атомов живой и неживой природы. Фотографии будут подобны рентгеновским снимкам. Ведь вы, Фил, фотографируете только внешнюю оболочку. Этот же аппарат способен разгадать тайну. И эта игрушка, кстати, может легко стать вашей.
– Легко? – машинально переспросил я. – А за какие такие заслуги?
Не знаю почему, но после монолога Гретты мне уже меньше нравилась эта штуковина. Мне она показалась уже роботом, за которым не будет видно ни меня, ни моего творчества, ни моего мира. Я же всегда сам придумывал мир. И я хотел, чтобы в мире всегда жила тайна. Но я все же, из чистейшего любопытства и желания узнать, до чего может дойти человеческая низость, спросил:
– Так за какие заслуги, Гретта?
Она слегка замялась.
– Ну, вам же нравится у меня в доме?
Я ей вернул эту лакированную игрушку.
– Безусловно, Гретта, это чудо техники. Но, по-моему, предназначенное для бездарей. Я же иска верю в свои силы, свои возможности, если хотите, свой талант. Возьмите его. Мне он не нужен. И я так думаю, не нужен никому. Его нужно выставлять в музее как пример успехов ученых, и ко всему прочему им еще пугать настоящих фотографов. Вот и все.
И тут она не выдержала и со всей силы стукнула кулачком по столу.
– Вы… – ее лицо скривилось до безобразия. – Вы просто… не мужик, Фил.
Ну, этим она меня не могла оскорбить. Это оскорбление не для мужиков, и я ответил, уже искренне улыбаясь:
– Просто я как мужик, Гретта, имею дело исключительно с женщинами. Вот и все. Прощайте. Простите, но за вино ничем не могу заплатить. В моих карманах пусто, – и я вывернул карманы своих порванных широких штанов наизнанку. И, резко повернувшись, пошел прочь от ее вычурного пышного дома, в котором имело место продажа не только вещей, но и человеческого ума и сердца. Я же терпеть не мог торговцев.
