– Гриша, Гришка, – шептала, глотая слезы, она, – я так тебя долго искала. Весь мир словно перевернулся, словно отвернулся, отмазался от меня. Никто не отвечает, где ты. Как долго я тебя искала. И если бы ты знал, чего мне стоило тебя найти, – и ее острые плечи затряслись от глухих рыданий. Она все повторяла и повторяла мое имя, как заклинание. Имя, которое я уже поменял.
И тут я понял, что сейчас не выдержу. Что сейчас, сию минуту брошусь к ее босым ногам, зацелую ее ободранные коленки.
И отвечу:
– Мышка все не так. Все не так. Ты прости, если сможешь. Только прости…
И, взявшись крепко за руки, как всегда, мы, шлепая по лужам, побредем в свой… Стоп. Остановись, Григ. И тут я словно опомнился, очнулся. Я физически, до неприятной боли под лопаткой, осознал, что все будет по-прежнему. И пыль на буфетике, и протекающий потолок, и скрипучая кровать. И музыка нашего друга Моцарта уже не согревала меня. Впрочем, как и запах белого жасмина на подоконнике не кружил мою голову.
И я остановился. Я сумел себя остановить, свое бешено стучащее сердце. Мое лицо побледнело, мои губы плотно сжались, глаза сузились:
– Уходи, Мышка, – сухо ответил я. – Уходи.
В ее зеленых глазах застыл ужас. Она ничего не поняла.
– Это не правда. Так не бывает. Так быть не может…
– Может, так и не бывает, Маша, – назвал я ее по имени и она еще больше сжалась. – Может так и не бывает. Но это есть. И это факт. Уходи.
Она стояла не шелохнувшись, уцепившись мертвой хваткой за косяк двери.
– Ты меня слышишь?! – почти закричал я. – Ты меня слышишь?! Ты сейчас же уйдешь! Ты должна понимать, дурочка, что жизнь совсем другая. И место разлуке в ней всегда есть.
– Разлуке или предательству? – еле слышно произнесли ее губы. Но я услышал. И тут заметил, как она постарела. Буквально за это мгновение. Сеть глубоких морщин на лбу, складки у уголков губ, потухший зеленый взгляд и мне даже показалась промелькнувшая седая прядь в огненно-рыжих волосах. А может быть, во всем виноват дождь. Мышка под дождем всегда выглядела старше.
И я ее пожалел, хотя моя жалость была совершенно не кстати. Напротив, я понимал, что нужно до конца играть свив роль жестокого, ничтожного человека, чтобы не оставлять ей никаких надежд. И если первый камень в ее душу упал, нужно бросить туда и все остальные. Но это было выше моих сил. Я ее пожалел и мои глаза забегали где-то поверх ее рыжих волос.
– Уйди, пожалуйста, Маша. Ты ведь так всегда мне желала счастья. Считай, что оно сбылось. Пойми, что солнце – это еще далеко не все. Солнце может всего лишь согреть кожу или дать вот такой цвет волос, – и моя рука машинально потянулась к пряди ее волос, же я вовремя сумел отдернуть руку. – Не жизнь совсем другая, Маша. Совсем. Когда-нибудь и ты это поймешь. Обязательно поймешь…
