– Чай? – машинально переспросил я, и мой взгляд упал на высокие лаковые сапоги. – А почему бы и нет?
По дороге, так же укрывая меня ярким огромным зонтом, она спросила мое имя. И я не знал, как ответить. Я не любил свое имя и перед иностранкой оно прозвучало бы еще более смешно. Я откашлялся.
– Вообще-то моя фамилия Гордеев. Григорий Гордеев…
– О, значит, Григ! Можно я так вас буду звать?
Григ! Ну, конечно, Григ! Все сразу стало на свои места. И как мне раньше не пришло в голову? Это же так просто. Григ…
Мы зашли в ее огромный дом, утопающий в цветущих деревьях. И я покачнулся. Изумился, И чуть не закрыл глаза. Такого великолепия я в своей жизни не видел. Много просторных комнат, много цветов на полу и на подоконнике, много пышных люстр, много картин на стенах пастельных тонов и много дорогой мягкой мебели, утопающей в цветных коврах. По меньшей мере здесь мог жить мэр города. Но со своей внешностью она бы на мэра не потянула и я почему-то окончательно решил для себя, что она – немка.
А она прохрипела своим вычурным иностранным акцентом:
– Вам здесь нравится, Григ?
Нравится? Это не то слово. В этот миг я окончательно признался в своей мечте. Но вслух сказал монотонным, скучающим голосом, искусственно подбирая ритм и нужные слова:
– М-да. У вас, действительно, ничего…
Она сощурила свои бесцветные впалые глазки. И, по-моему, поняла мой нарочито равнодушный вид.
– Что ж. Я рада. Выпьем чаю?
Я не любил чай. Мне просто хотелось выпить. Но уже, сопротивляясь своему желанию, я ответил:
– Да. Я очень люблю чай.
Мы пили душистый чай в белой столовой, медленно потягивая его из фарфоровой белей посуды.
– Вам не кажется, Григ, что только неудачники слишком много пьют? Я о спиртном.
И я, как баран, кивал послушно головой. Я уже был уверен, что много пьют только неудачники. И мимолетно вспомнил наши с Мышкой вечера под протекающим потолком, когда мы по-турецки сидели на полу и потягивали вино из стаканов. Я содрогнулся.
– Конечно, – усмехнулся я, – вино только для неудачников.
Она приблизилась вплотную ко мне. Положила свои костлявые руки на плечи и потерлась стриженой головой о мою шею.
– Я так счастлива, что вы меня понимаете, Григ. Это такая редкость сегодня.
И она протянула ко мне ногу в лаковом сапоге. Я послушно снял высокий сапог и забросил в угол. Меня неприятно поразило, как фотографа, что у нее, к тому же, неровные ноги. Но эту неприязнь я запрятал далеко, вглубь своего сердца. Она сегодня была некстати. Я губами прикоснулся к ее ноге в тонком ажурном чулке. Ее чулки пахли дорогими духами и мне понравился этот запах. Он не шел ни в какое сравнение с запахом жалкого, ворованного в соседнем дворе белого жасмина и я слегка пошатнулся.
