– Поживи здесь некоторое время, – предложил Люк. – Позволь себе почувствовать, что тебя любят, Эш. Пусть затянутся раны. Твои страдания трудно себе представить. Но здесь ты будешь окружен любовью. И возможно, залечишь раны, если сам того захочешь. И если дашь время.
– Я задержусь здесь на несколько дней, – пообещал Эшли.
– А потом отправлюсь в Пенсхерст начинать новую жизнь. Ту, которую надеялся создать, уезжая в Ост-Индскую компанию. Теперь у меня все получится. Я буду жить-поживать долго и счастливо.
– Надеюсь, все так и будет, – улыбнулся ему Люк. – Но поживи здесь, доставь удовольствие Анне: ей хочется побаловать тебя. Дети захотят поближе познакомиться с тобой и попробовать вить из тебя веревки. И я скучал по тебе. Вернемся в дом вместе. Я прикажу принести в кабинет жареные хлебцы и кофе, а то и чего-нибудь покрепче, если ты пожелаешь. Я заметил, что ты почти ничего не ел за завтраком.
– Позже, – сказал Эшли. – Я еще не надышался английским воздухом. Мне не хочется идти в помещение.
Люк кивнул и отправился домой один. Эшли, смотревший ему вслед, отметил, что Эмми с ее женихом нет у цветника.
Надо было написать сюда год назад. А приехав в Англию, следовало отправиться прямиком в Пенсхерст. Он теперь взрослый человек, независимый, уверенный в себе, предприимчивый, чего и добивался все эти годы, пытаясь освободиться от приобретенного в юности комплекса несамостоятельного, утомленного жизнью младшего сына герцога. Он потерял жену и ребенка. Но такое случается постоянно: мужчины теряют жен и детей.
Приехав сюда, он подчинился скорее инстинкту, чем здравому смыслу. Примчался домой, в Боуден, к Люку. И, сам того не понимая, к Эмми. К свободному и счастливому ребенку, которого больше нет.
Надо было рассказать ей обо всем сегодня утром, подумал он. Почему-то ему было больно думать, что она узнает об этом от других. Она расстроится. Надо было рассказать самому. Но он понимал, что не мог сообщить ей голые факты, как другим членам своей семьи. Если бы он начал говорить с Эмми, то не ограничился бы фактами, а рассказал бы и обо всем остальном. С Эмми нельзя было использовать слова в качестве прикрытия. Она понимала, что слова не способны выразить всю правду. Эмми умела заглядывать в самую душу.
Но ему не хотелось использовать женщину в качестве спасательного круга, чтобы его не затянуло в пучину мрачных эмоций. В памяти непрошено возник образ Томаса с мягкими рыжими волосенками. Этот образ часто появлялся перед ним в бессонные ночи. Бедное, ни в чем не повинное дитя. Грехи отцов... Нет! Это был несчастный случай, и только.
