И мы стали вспоминать Шамиля. Ведь Шамиль — национальный герой, вождь восставших. Это будет кстати.
Но мы вспомнили только два куплета и припев. Это все знают:
На горе стоит Шамиль,
Молится он богу…
Хм, богу… Не очень-то хорошо, конечно… Но все-таки понятно. Ведь в то время восставшие мусульмане верили в своего бога и как раз объединялись на борьбу с царем на почве религии и своего бога.
Потом шло в песне так:
Вынимает свой кинжал,
Кладет на дорогу…
И тут меня осенило!
— Зульфия! — заорала я. — Это же можно все разыграть! Кто-нибудь будет Шамилем и все, что поется, станет выполнять на сцене! Во, гляди!
Я встала в горделивую позу, выставив ногу вперед, и хмуро посмотрела вдаль. А потом медленно опустилась на колени и провела ладонями, сложив их в лодочку, по лицу, ото лба к подбородку. Затем настала очередь кинжала. Медленно подведя правую руку к поясу слева, я еще медленнее вытащила «кинжал», придерживая «ножны» левой, и, склонившись, положила его на дорогу.
Я вскочила.
И потом Зульфия:
«Ойся да ойся!
Ты меня не бойся!
Я тебя не укушу,
Ты не беспокойся!»
Это мы уж с ней вместе проорали, выкидывая друг перед другом руки то вправо, то влево и высоко вскидывая колени. Лезгинку мы с ней изобразили.
— И знаешь, когда пойдет «Ойся!», пусть он кинжал возьмет в зубы, вот так! — оскалилась яростно Зульфия, и ее черные глаза сверкнули страшно.
— Зульфия-а! Да ты знаешь, что ты готовый Шамиль! Посмотрись-ка в зеркало, вот так! — И я оскалила зубы.
Зульфия посмотрелась, но долго не могла удержать свирепую гримасу — расхохоталась.
Потом мы быстро записали второй, всем известный куплет. Это когда к Шамилю приходит его невеста (очевидно, туда же на гору) и нежно его упрекает:
«Ах, зачем ты не пришел,
Когда я велела,
До двенадцати часов
Лампочка горела!»
И дальше снова яростный танец «Ойся!». Теперь уже вместе с невестой. Как танцуют горские невесты, мы не знали, и на всякий случай, пока, она танцевала, как Шамиль.
Тут мы решили, что для невесты я не гожусь, потому что почти на голову выше «Шамиля», и согласились: отличная невеста выйдет из Верки Матвеевой.
Но больше ничего мы не знали из «Шамиля», только две строки из самого конца, где он грозно говорит своей невесте:
«А затем я не пришел,
Чтоб тебя зарезать!» —
и закалывает ее кинжалом.
— И это непонятно, — вздохнула Зульфия. — Он не пришел, чтоб ее зарезать!
— Нет, понятно, — возразила я. — Это он так иронизирует. Дескать, вчера бы пришел, так вчера бы зарезал. А так сегодня сама, мол, напросилась.
