И тут Энгельс замолчал и бросился вон из избы. Наверное, стыдно стало.
Я кинулась за ним: может, еще Лешку побежал бить? Но ведь он ни за что не справится с ним: Энгелька — длинный, да слабый, неловкий, а Лешка хоть тоже тощий, да зато быстрый, как вьюн!
Но с крыльца я увидела, что Энгелька-Англей пробежал под поветь и остатками ремня стал хлестать столб, поддерживающий кровлю. И по-моему, он матерился.
Я опрометью бросилась назад — стыд-то какой! — и с порога крикнула бабушке, тревожно вытянувшей мне навстречу свою сухонькую шейку:
— Бабушка, это он не меня, а одного мальчишку!
— А гдей-то он? Мальчишка тот? — забеспокоилась бабушка и, шире, чем всегда, раскрыв глаза, заозиралась.
— Да нигде, не здесь — дома у себя!
— Ишь какой горячий Англей-то наш! Ты погляди: супостат его дома, а он тут ярится. Ох ты, ох ты, грех-то какой!
И бабушка прикрыла глаза, видно утомившись от своего волнения и столь длинного разговора. Покачивалась еле заметно ее голова, и вот зашевелились губы, дрогнули пальцы, двинулись четки — наверное, бабушка завела молитву против Энгелькиного гнева.
Я тоже не могла понять, что так взбесило Энгельса. Конечно, Лешка гад и ремень жалко… Но что-то такое было в Энгелькином гневе, что и меня делало виноватой, как-то оказывалась я заодно с Лешкой против Энгелькиного ремня и самого Энгельки. Хотя меня он ни единым словом не попрекнул и вообще так себя стал вести, лишь только услышал про Лешку, будто меня тут и не было. Вот это-то как раз его и выдавало, что он меня винит. Понимает, что я ни при чем, а все-таки сердится.
«Тут из-за этого Лешки со всеми перессоришься, — с досадой думала я. — Вот теперь Энгелька злится. Прямо хоть беги из этих Пеньков!»
Лена сразу увидела, что у нас что-то произошло.
— Дрались, что ли? Что щеки красные? — спросила она брата.
— Да не-е… — вяло протянул Энгелька, из которого уже вышел весь боевой дух.
— Это из-за меня, — сказала я и остановилась, растерявшись: с чего бы начать рассказывать — с решения военрука о ремнях, с самого ли ремня, с Лешки ли? Да чего там думать! — Вон, — кивнула на разорванный ремешок на лавке. — Я разорвала.
— Да не она! Не она! — опять заорал Энгелька — видно, передохнул и опять набрался боевого духа. — Это Никонов к ней лезет! Он разорвал!
— А-а-а, братишечка-а! — протянула вдруг Лена ехиднейшим голоском. — Во-он в чем дело! — И захохотала обидно для нас, как бы объединяя всех нас троих — брата, меня и Лешку.
