«Часовым ты поставлен у ворот…»
Сразу после уроков в день дежурства мы не пошли домой: надо было засветло напасти дров для долгой ночи. Как всегда, вместе с дежурными вызвались поработать добровольцы. Хоть и бегал теперь Лешка в седьмой класс, а, увидев, что мы с Верой несем пилу и топор из школьной кладовой, остановился — уж домой было направился — и присвистнул:
— Ага! Вот кто сегодня в часовых! А ну, Карпэй, беремся!
И они с Карпэем, да еще Степа наш, нарубили нам такую гору дров, что, наверное, все четыре печки нашей школы можно было бы топить два дня.
— Да вы что! — ужасались мы.
— А вот то! — поучали нас пацаны. — Еще скажете — мало! Мы ж дежурили, знаем!
— Правда, девчата! — подтвердили какие-то две семиклассницы, проходившие мимо нас после своего шестого урока.
Ну, раз правда… Мы тоже старались. Бегом бегали с охапками дров. Еще домой нужно успеть, пообедать, что-то теплое захватить.
Но мальчишки научили нас перенести сначала из классов в дежурку (тоже класс) три стола, натаскать карт, пока светло и еще видно немного.
— А карты-то зачем?
— Чтоб помягче было!
— А из дому захватите старые пальтушки под голову и чем-нибудь укрыться.
— Смеетесь над нами, что ли? — возмутилась Вера. — Пойдем как табор! Еще перины и подушки, скажете, тащить!
— Оно б неплохо! — серьезно заметил наш длинный Степа Садов.
— Ой, с вами тут только время терять! Пошли домой! — сказала Зульфия.
Но и дорогой ребята продолжали нас наставлять:
— Трубу лучше совсем не закрывайте, а то еще угорите!
— Винтовки к печке не прислоняйте! У Федьки в первый же раз штык затлел, к печке была одна макетина прислонена.
— Ну и силен сочинять! Чтоб от печной стенки винтовка затлела!
— Увидишь, какая будет печка! — пообещал Карпэй.
— А это в нашей воле! — сказала я. — Как хотим, так и истопим.
— Поглядим…
— …сказал слепой! Ты лучше скажи, Силантий к вам приходил?
— Не! Думаешь, ему охота на ночь глядя в школу тащиться!..
В начале шестого мы с Зульфией уже снова шагали в школу.
И кто бы поглядел, какие были мы гордые и счастливые! Но никто, наверное, не видел, разве что из окошек. И то вряд ли! Темно уже, как ночью. Только, может, и увидишь — идут двое, узелки несут. Зульфия несла отслужившую свое телогрейку, а я — какой-то старый ватный спорок с тети Ениного пальто. Прихватили мы и картошки, И соли. Сами над собой посмеиваемся: часовые! Как в ночное собрались! Посмеивались, а все же гордились. Я гляну сбоку на Зульфию — прямо счастливая шагает! — и смех меня берет.
