— Люк?
— Извини, я думал, ты уже встала. Не ожидал, что ты…
— Сплю? — договорила она.
— Э-э-э… да…
— Ну, я проснулась. Можешь остаться.
— О… боже!
Она окончательно проснулась и в ужасе разглядывала себя. Она голая!
Он видел ее такой!
— Ты все видел?
— Я… — Он не мог решиться ни солгать, ни сказать правду.
Это уже слишком.
Он уже не сможет смотреть на нее как на подругу детства.
— Пожалуйста, скажи, что я была укрыта простыней.
— Да.
Он повернулся, но ее дикий крик «Не смей поворачиваться!» заставил его снова отвернуться.
— Что ты видел?
— Клод…
— Что. Ты. Видел?
— Немного… сверху.
Она закрыла глаза. О господи. Он видел ее грудь.
За несколько дней он успел не только потрогать, но и рассмотреть.
Черт, черт, черт!
— Извини меня. Я думал, ты встала. Мне показалось, я слышал шум воды в душе. Я правда стучал.
— Как давно ты тут стоишь?
— Не… долго…
— О боже… ты рассматривал!
— Я…
— Ничего больше не говори!
— Это смешно, Клод.
Он не уходил, потому что не мог отвести от нее глаз. Не нарочно.
— Я повернусь, — объявил он.
— Нет, не надо, — взвизгнула она.
— Нет, повернусь.
— Люк!
— Расслабься, ты сейчас больше одета, чем пять минут назад.
— Мило, очень мило, Люк.
— Извини. Все было очень пристойно, и я обещаю, что не буду набрасываться и срывать с тебя простыню, успокойся, все останется между нами, мы снова будем друзьями.
— Ну да, после того, как ты таращился на меня.
— Я не хотел… Я не был… Я пришел поговорить с тобой. Когда понял, что ты еще спишь и… не одета, я не мог сдвинуться с места. Я был… сражен.
Его потрясение лучше всяких слов. То же самое она говорила ему вчера, пораженная его наготой.
— Может, я и смотрел дольше, чем должен был… Я не хотел…
Намного дольше.
— Таращить глаза? Подглядывать? Подсматривать?
— Да.
Исчерпывающее извинение. Правда, ей хотелось потребовать, чтобы он тоже разделся, и они стали на равных.
При этой мысли лицо залила краска. Может, она извращенка?
Положение щекотливое.
— Я сожалею, Клод. Обещаю, что полностью сотру все из своей памяти.
Клаудия прищурилась. Смешное предложение. Разве он сможет забыть? Неужели ее прелести не производят должного впечатления?
Она сильно обиделась.
— Только и всего? Мою грудь так легко забыть?
Ее женственностью пренебрегают. Она унижена!
Люк нахмурил брови, думая, что никакой силы воли не хватит стереть из памяти восхитительные карамельные соски. Они точно станут неотъемлемой частью его будущих эротических фантазий.
— Нет! Господи, вовсе нет.
— Чертовски прямолинейно.
