— Вы Джозеф Чарльз, отец личности, которую они именуют Че?
Высоко над стремянкой Джозефа, перед плоскими экранами небоскреба, парило женское лицо. Натянутая серая кожа складывалась в глубокие морщины у глаз и губ и снова натягивалась на горле, где соединяются череп и шея. Светлая, по-военному короткая стрижка, подрубленная чуть ниже ушей. Напряженные аквамариновые глаза.
Губернатор Уэстгроув прочистила горло, поджала губы и ждала, пока чистильщик на Площади прервет борьбу с граффити и поднимет глаза от своей муниципальной стремянки. Она говорила отрывисто, как ангелы и судьи из ее строгого племени, которое в форме плазменной голограммы всегда взирало с высоты черного горного неба на Джозефа и Площадь.
— Шевроле, — поправил Джозеф. — Моего сына зовут Шевроле Чарльз. Как марка машины из Старого Света. Не Че, нет. Уменьшительно мы зовем его Шеви.
— Вы встречались с сыном в последнее время?
Голос женщины не был таким жестким, как казалось по лицу. В ее тоне Джозеф уловил намек на извинения — или ему так показалось. Если не извинения, то хотя бы неожиданное сочувствие.
— Нет, давно уже нет, — быстро ответил Джозеф, надеясь не выдать своих эмоций. — Ни с ним, ни с его матерью.
— Но вы знаете, где они?
Джозеф выпрямился и посмотрел прямо в лицо третьей голограмме с правой стороны.
— В Детройте, полагаю, — сказал он, прежде чем отвести взгляд.
Морщины на правой стороне лица Уэстгроув поползли вверх.
— Джозеф, это очень важно, чрезвычайно важно для нас. Шеви может понадобиться тут.
— Он не вернется. Парень заслужил свой пропуск, и прошлая Администрация его выдала. Ему и его матери.
— На всякий случай. Чтобы знать, где его найти, если понадобится. — Уэстгроув поправила нитку жемчуга на голой шее. — Джозеф, вы можете сделать для нас очень важное дело. У меня у самой дети, две девочки… Могу я называть вас Джо?
Уличный уборщик отвел глаза от средней голограммы, прежде чем ответить:
— Валяйте.
— Джо, я знаю, как трудно их растить: мы можем только надеяться, что они выберут правильные дороги в жизни. Даже когда мы обнесли… эм… огородили… ограничили…
— Я понял.
— Их пути. Мы делаем что можем так долго, как можем. А потом, когда они заходят слишком далеко, мы пытаемся вернуть их назад, всеми силами. Приходится быть строгими. Порядок и власть. Старый Свет утратил эти понятия, брат мой, что и вынудило переселенцев покинуть свои дома, когда насилие банд разрушало целые города.
— Меня не нужно убеждать.
