И Джимми, покончив с самой мыслью добраться когда-либо до города, в течение трех-четырех недель валяется в пивнушке, пребывая в состоянии глубокого опьянения и доводя до аналогичной кондиции всякого путника, которому случается оказаться в этих местах.
В одно прекрасное утро кабатчик говорит ему:
— Монета кончилась, Джимми, пора бы тебе снова отправляться на заработки. — После чего Джимми для протрезвления обливается водой, вешает за спину одеяло с котелком, садится на лошадь и отправляется на пастбище, где его ждет очередной год трезвости, оканчивающийся месяцем беспробудного пьянства
Все это, хотя и типично для беззаботного образа жизни обитателей Австралии, не имеет прямого отношения к ущелью Джекмана. Поэтому мы должны возвратиться к нашей идиллии. Население ущелья очень редко пополнялось за счет притока со стороны. Искатели счастья, прибывшие в период, о котором повествует мой рассказ, оказывались, пожалуй, еще более свирепыми и грубыми, чем старожилы. Особым буйством отличались Филлипс и Мол — двое головорезов, в один прекрасный день приехавшие сюда и застолбившие участок на другом берегу ручья. Злобностью и виртуозностью богохульств, грубостью речи и поведения, своим дерзким пренебрежением буквально всеми нормами общественного поведения они перещеголяли прежних обитателей ущелья. Филлипс и Мол утверждали, будто жили до этого в Бендиго, и некоторым из нас приходила в голову мысль о том, что было бы, пожалуй, не худо, если бы Носатый Джим снова появился в этих краях и закрыл бы в ущелье дорогу таким новоселам, как эти двое.
После их прибытия атмосфера еженощных сборищ в баре «Британия» и в примыкающем к нему с тыла игорном притоне стала еще более разгульной, чем прежде. Буйные ссоры, нередко заканчивающиеся кровавыми потасовками, превратились в обычное явление. Наиболее миролюбиво настроенные завсегдатаи бара начали всерьез поговаривать о том, что неплохо было бы линчевать этих двух пришельцев, основных зачинщиков нарушений правопорядка.
Такой плачевной была обстановка в лагере, когда там появился наш евангелист Элайес Б. Хопкинс, прихрамывающий, запыленный, со стертыми от долгого пути ногами, с лопатой, подвешенной за спиной, и с Библией в кармане молескинового пиджака.
Это был столь непримечательный человек, что поначалу на его присутствие едва ли кто из нас обратил внимание. Поведения он был тихого, скромного, его лицо отличалось бледностью, а комплекция — худосочностью. Чисто выбритый подбородок говорил, однако, о твердости, а широко раскрытые голубые глаза свидетельствовали об уме их обладателя, так что более близкое знакомство выявляло в нем человека с сильным характером. Он соорудил себе крохотную хижину и застолбил участок, расположенный поблизости от разработки, на которой обосновались прибывшие сюда раньше Филлипс и Мол. Его выбор нарушал все практические правила горного дела, он был вопиюще нелеп и сразу создал вновь прибывшему репутацию зеленого новичка. Всякое утро, расходясь по своим участкам, мы с состраданием наблюдали, как он, проявляя громадное усердие, копал и долбил землю без малейшего, как нам было хорошо известно, шанса на успех. Бывало, заметив проходящих, он останавливался на минутку, чтобы утереть ситцевым в горошек платком свое бледное лицо, громко и душевно пожелать доброго утра, после чего возобновлял работу с удвоенной энергией. Мало-помалу вошло в обычай осведомляться — отчасти сострадательно, а отчасти со снисхождением — о том, каковы его успехи в поисках золота.
