Вечер был ясный и безлунный. Высоко вверху сверкала Лира, и мощные члены Геркулеса обвивали гибкие извивы Змеи. Налево и впереди, низко над горизонтом, медленно опускался Скорпион, преследуемый Стрелком. Немного правее Медведица величественно совершала свой бег вокруг Полярной Звезды. Небо озарялось бесчисленными солнцами, системами и планетами, смотревшими вниз на маленькую Землю своими неподвижными очами. Они заглядывали в окна Мамертинской тюрьмы, где лежал в цепях проповедник, и искрились в драгоценных камнях, украшавших тогу Нерона. Нежные голоса, говорившие на неведомом языке, наполняли Вселенную.
Но император и астролог были глухи к голосам звезд, а в ушах Тита они звучали только как невнятный ропот.
Когда Бабилл вступил на террасу, на ней царствовала тишина. Лицо Нерона смутно рисовалось во мраке; астролог бросился ниц перед его ложем.
— Встань, встань! — резко сказал император, потому что даже худший из римлян чувствовал отвращение к восточному раболепию.
Бабилл встал и произнес дрожащим от притворного или действительного страха голосом:
— Властитель мира желает узнать свою судьбу от своего раба?
Нерон злобно засмеялся:
— Ошибаешься, еврей, властитель мира желает знать, что готовит судьба тебе, прежде чем кончится этот день.
Бабилл вздрогнул; он понял, что император готовит ему что-то недоброе. Обратившись к звездам, он поднял руку и как бы углубился в чтение звезд.
Нерон откинулся на ложе и продолжал злобно улыбаться.
Внезапно Бабилл начал дрожать всеми членами, и полусдавленный крик вырвался из его груди. Он бросился на колени перед Нероном.
— Ну, — спросил Нерон, — что же сказали тебе звезды?
— О я несчастный! — воскликнул астролог. — Горе мне! Лучше бы мать моя не родила меня на свет, потому что я вижу перед собой пытки и смерть, угрожающие мне в эту же ночь, и только ты, могущественный Цезарь, можешь избавить своего несчастного раба.
— Клянусь носом Августа, — воскликнул Нерон (это была его любимая клятва), — клянусь носом Августа, он прав. Я отдал приказание схватить его, когда он будет выходить из дворца, подвергнуть бичеванию, а потом отрубить ему голову. Ну, ты спас свою шкуру, еврей.
Затем, обратившись к Титу, он прибавил:
— Эти звездочеты в самом деле могут кое-что узнать.
— Теперь, — продолжал он, обращаясь к еврею, — скажи мне что-нибудь о моей судьбе.
— Я скажу тебе, — начал астролог, возвращаясь к своей обычной полутеатральной манере, — о том, что тебе больше всего хочется знать.
