Наталья Иванова: Литературный обозреватель в газете сегодня, как правило, один, а раньше в газете «Известия», например, могли выступать совершенно разные критики, представители разных поколений…
Абрам Рейтблат: Извините, что прерываю. Я изучаю литературные институты XIX – начала ХХ века и могу сказать, что и тогда у газеты был один обозреватель. В разных журналах и ситуация была разная, но в принципе в журнале печатались два-три ключевых критика, очень близких по своим оценкам. Многомерность общей оценки создавалась за счет мнений разных критиков, представлявших журналы с разными литературными программами. Среди нас находятся два критика из ведущих российских журналов, и их высказывания на нашем «круглом столе» подтверждают выводы социологов о том, что сегодня журналы отказываются проводить свою эстетическую программу и решают другие задачи; они не стремятся доминировать на литературном поле и защищать свою эстетическую, идеологическую линию.
Наталья Иванова: Идеологическая линия как раз существует…
Абрам Рейтблат: Идеологическую не в политическом, а в более общем культурном плане. Я имею в виду скорее литературную идеологию. Для меня Солженицын и Линор Горалик – это даже не Марс и Венера, а две разные галактики. Адресат у Горалик принципиально иной, чем у Солженицына. Если они оказываются под одной обложкой, это значит, что у журнала нет определенной эстетической и мировоззренческой программы.
Борис Дубин:
«Перед критикой стоит серьезнейшая задача: возвращать доверие – к себе, к профессии, к слову» .
Мне тоже кажется, что журналы, причем разные, сейчас фактически не являются журналами в том смысле, какой придавался им в XIX веке. Это, скорее, некий набор сценических площадок, которые время от времени предоставляются разным режиссерам и даже разным актерам, а то и разным театральным труппам. В этом я вижу влияние массмедиа, которые работают именно так. Ни один канал неможет монополизировать какую-то одну аудиторию. Он всегда сообразуется с разными слоями общества и в этом смысле представляет разных актеров на одной сцене.
Я вообще думаю, что за переменами, которые произошли, разворачивались и продолжают происходить, стоят очень масштабные социальные и экономические процессы. Представьте, что в вашем городе жил миллион человек, а через три года, причем мирных года, без войны, осталось 40 тысяч… Примерно то же самое произошло за несколько лет с толстыми журналами – их тиражи в среднем упали в 25 раз. Это коренное изменение. Не просто меньше людей – это другие люди, они живут в другой стране (в других рамках) и в другом социальном состоянии. И происходящие процессы – обвально-оползневого типа. Люди пытаются не рухнуть вместе с оползнем, ухватиться за что-то, быстро обжить клочок земли под собой и вокруг, чтобы потом опять поползти вниз, снова зацепиться, обжить…
