Город был полон религией — попов и монахов было великое множество, казалось, что каждый третий прохожий был поп. Эта черная армия деловито сновала по улицам, не торопясь, но и не медля особенно, — хорошо обученные, спокойные, уверенные в себе батальоны Господа Бога.
В Севилье он видел корриду, которая оглушила его воплями сеньорит — они драли свои нежные горла, требуя крови, — и ослепила позументами королевской стражи.
В центре огромной арены метался бык, задыхаясь от ярости, и тореадор, единственно спокойный в этом бедламе, чертил вокруг него уверенный и изящный рисунок.
«Знаменитый Ромеро, матадор и профессор тавромахии, не делал никаких движений, чтобы избегнуть быка. Он умел подвести его к королю, чтобы убить его перед ним, и, нанеся удар, он в ту же минуту отворачивался, чтобы раскланяться, даже не оглядываясь назад».
Прошло всего шесть лет с тех пор, как по приговору святой инквизиции, восстановленной королем Фердинандом, на рыночной площади в Валенсии было совершено последнее аутодафе. Здесь в Испании ничего не менялось, все возвращалось на круги своя.
Здесь не было даже холеры — деспотические режимы казались огороженными от всяческих бед. Здесь жили любовью, религией и патриотизмом — политика никого не касалась; французов, которые дышали политикой, которые, торопливо шелестя газетами, казалось, пили ее с утренним кофе, это презрение к политике приятно удивляло. Древняя, достойная нация, великолепная, красивая жизнь, которая не нуждается в новшествах!
В начале июня Эжен вернулся в Марокко — французская миссия направлялась в Алжир. Странствование по деспотиям, прикосновение к древности продолжалось.
В Алжире в первый же день он увидел безумную процессию дервишей. Словно одержимые бесами, они кружились волчком, падали в пыль, раздирая на себе одежды, полосовали себя цепями, рвали волосы. Постепенно своим неистовством они заражали толпу, собравшуюся вокруг них поглазеть. То там, то здесь раздавался истошный крик: «Али! Али!» — и человек начинал кружиться на месте и потом валился в пыль.
Во всем этом тоже можно было усмотреть нечто античное — безумные пляски дервишей напоминали мистические празднества в честь Адониса.
И еще одно грандиозное впечатление ожидало его: ему удалось проникнуть в настоящий гарем.
Гарем находился в доме, принадлежавшем бывшему капитану алжирского флота и известному в свое время пирату. Алжирские моряки, как правило, совмещали государственную службу с морским разбоем.
