Лист стоил всего франк-полтора, но они довольно быстрр расходились. Еще в своем отчете о Салоне 1824 года Стендаль заметил, что время больших картин миновало — в тесных буржуазных квартирах их некуда вешать. Наступило время эстампов. Как обычно, Стендаль преувеличивал, то ли искренне увлекаясь, то ли желая позлить читателя; однако рассуждение заключало в себе существенный смысл. Картины заказывало теперь государстве или большие вельможи, которых не так уж много осталось. «Третье сословие» заказывало портреты — ведь фотографии еще не было, — покупало эстампы или в крайнем случае небольшие картины — пейзажи и жанр.
Маленькие картины Эжен писал все время, всю жизнь, очень быстро и много. Тогда, в тяжелые для него после «Сарданапала» годы, он много их роздал торговцам, наиболее посещаемым публикой. Однако картины шли плохо: еще не научились ценить эту мерцающую поверхность, напоминающую волокнистые срезы уральской яшмы, это удивительное месиво красок, в котором каждый ингредиент как будто бы сохранял свою первоначальную незамутненную силу. Не потушить смесь — это стало его первейшей заботой. Смесь должна жить на палитре, светиться и такой же, не гаснущей, переноситься на холст. Приготовление палитры с годами становилось для него ритуалом, священнодействием, он готовил ее, как жрец готовит теленка к закланию.
Эжен торопился. Ему действительно надо было спешить: он уже прожил тридцать лет. Со Стендалем Эжен встретился и познакомился в салоне мадам Кювье, в Ботаническом саду. На второй день знакомства Стендаль сказал Эжену совершенно всерьез: «Не упускайте ни одной возможности, которая может сделать вас великим». Не просто известным, уважаемым, признанным, а именно великим, как Веласкес или Рубенс.
Стендаль и Делакруа сразу почувствовали симпатию и доверие друг к другу, два этих скрытных и осторожных бойца, два честолюбца, искренне убежденные в том, что женитьба помешает их замыслам, два хитреца, два буржуа, потомки Брюньона, зажиточной мастеровщины, с одиннадцатого века сражавшейся со своими сеньорами, выкормыши коммунальных вольностей. Стендаль был плебей, и Делакруа был плебей, хотя его настоящий отец князь Талейран-Перигор. Они были по-плебейски горды и язвительны.
Эжен часто видел Стендаля у г-жи Рюпамбре. Альберта де Рюпамбре, «г-жа Лазурь», была кузиной Эжена Делакруа и возлюбленной Стендаля. У нее бывали Мериме и Тургенев-декабрист, тщетно ожидавший амнистии, его друг Соболевский... Салон не слишком роскошный, но здесь было весело; муж госпожи Рюпамбре, большой любитель пожить, сквозь пальцы смотрел на проделки жены; здесь музицировали, пили вино, пили по английскому обычаю чай и бесконечно болтали.
