– И что же за мысли ты слышишь, мой любимый колдун?
– Ты не веришь мне?
– Верю, сынок. Конечно верю…
– Ты не веришь… – Глаза мальчика потухли, плечи опустились.
О, если бы у Масуда хватило смелости в этот миг повернуться и уйти! Или у Рахима хватило мудрости сказать, что верит, и попытаться подыграть сыну. Однако ни смелости у одного, ни мудрости у другого недостало, чтобы прервать эту игру, и потому далее случилось то, что случилось.
– Да будет так, отец. Раз ты мне не веришь… Тогда проверь меня!
– Да будет так, сын! – Еще миг – и Рахим бы рассмеялся. Или разозлился всерьез. И даже сейчас можно было бы превратить все в шутку. Увы. Настроение отца, словно огромное зеркало, отразило серьезность сына. – Я проверю тебя.
Он опустил обе ладони на стол и пристально взглянул прямо в лицо сына.
– Итак, мой юный маг, о чем я сейчас думаю?
И стал думать о Коране, что раскрытым лежал на отдельном столике черного дерева. Конечно, мысли уважаемого Рахима тут же пошли дальше: он уже не думал о книге, пусть даже и самой главной в жизни каждого правоверного. Мысли его улетели к жизнеописанию пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует, потом вернулись к наставлениям, оставленным им… Потом взгляд Рахима перескочил на свежеочиненное перо, ведь наставления пророка были записаны… Потом вновь переметнулся к окну – окно выходило на полуночь, а не указывало направление на Мекку, город, священный для каждого приверженца Аллаха всесильного и всемилостивого. Одним словом, то были самые обыкновенные мысли самого обыкновенного человека.
Масуд честно пытался уследить за ними, так же честно потерпел поражение, ибо он успел лишь понять, что речь идет о книге. Какой-то из книг, что в изобилии украшали кабинет.
Мальчик ответил на пристальный взгляд отца не менее пристальным взглядом и твердо сказал:
– Ты думаешь о книге, отец.
Рахим рассмеялся.
– Малыш мой, давай закончим эту глупую игру. Я тебе верю, конечно. И знаю теперь, что ты умеешь читать мысли. А сейчас беги, меня ждут важные бумаги.
Рахим, конечно, рассмеялся от облегчения, ведь он-то думал не о книге, а о священных для любого правоверного вещах: о Коране, о мудрости пророка, об истории великого учения…
Масуд расстроился. О нет, не просто расстроился – тяжкое, безысходное отчаяние охватило его. Он помнил, как светло улыбнулась Зухра подобному признанию, какую огромную тайну она ему открыла. А отец… Нет, отец оказался самым обыкновенным – таким же недоверчивым, как любой другой взрослый.
