— Против тебя?
— Вообще — против людей.
— Не знаю. Пожалуй, не мог бы.
— Почему? Ведь у тебя нет никаких предохранительных устройств на этот случай? Может, потому что ты... любишь людей?
— Да, об этих предохранительных устройствах говорится только в сказках. И дело не в симпатии. Мне это трудно объяснить. Я даже сам точно не знаю...
— Ну, а неточно?
— Просто это нереально, учитывая отношения, которые установились между нами.
— А именно?
— Нас объединяет с людьми гораздо большее, чем с нам подобными. Вот и все.
— Ага! Ты мне многое открыл. Не так ли?
— Да.
— Слушай...
— Ну что?
— А эта женщина...
— Лидия?
— Да. Как она выглядела?
Они умолкли.
— Разве это не все равно?
Опять наступило молчание.
— Ну, вообще-то все равно. А... что с ней случилось? Ты давно ее не видел?
— Я ее недавно видел опять.
— А где она — теперь?
— Здесь.
— Как здесь?
— Надо понимать — в определенном смысле здесь. Она частично передала мне свою индивидуальность. Она — во мне.
— Ага, понятно. Это метафора... лирика, так сказать.
— Это не метафора.
— Как тогда это понимать? Ты хочешь сказать, что можешь говорить ее голосом?
— Больше того. Ее индивидуальность — это не только голос.
Они опять умолкли.
— Ну ладно, я согласен. Я... я просто не знал, что... Как окружающая среда?
— Без изменений.
— А метеоры?
— В радиусе парсека не наблюдаются.
— Облака космической пыли, следы комет?
— Нет, ничего этого нет. Скорость — ноль целых семьдесят три сотых световой.
— Когда мы достигнем максимума?
— Ноль целых девяносто три сотых? Через пять месяцев и только на восемь часов.
— Потом начнем возвращаться на Землю?
— Да. Если бы ты...
— Что?
— Нет, ничего.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Прижавшись щекой к холодной подушке, он лежал и смотрел в темноту. Спать не хотелось. Он приподнял голову, лег на спину. Его окружала темнота. Неожиданно он почувствовал какое-то беспокойство. Что случилось? Кажется, ничего. Он подопытное животное, на нем ставился длительный и дорогостоящий эксперимент. Работа, которую он выполнял, была очень несложной, до примитивности простой по сравнению с той, какую производили автоматы. Видимо, неделю, может, две недели назад он допустил в расчетах ошибку, и она росла, суммировалась и, наконец, стала настолько велика, что он ее сегодня заметил. Если он еще раз проверит все расчеты, поднимет все записи и нигде не ошибется, он в конце концов докопается до источника, ее породившего. Но к чему это?
У него перед глазами стояли две кривые, расходящиеся на полмиллиметра, не больше. Пунктирная линия — предполагаемая траектория полета ракеты и черная — фактический путь. До сих пор черная линия целиком совпадала с пунктирной, покрывая ее на всем протяжении полета. И вот теперь черная линия чуть отошла. Полмиллиметра — это сто шестьдесят миллионов километров. Если это так, то...
