Шовель кивнул.
— Я это предчувствовал. Вот почему мне хотелось добиться независимого положения.
Консоме было чудесным.
— Иными словами, свободы, которые есть у вас, Норкотт…
— Данный продукт идет по очень дорогой цене. И это справедливо, учитывая, сколь редко он встречается.
— И вы… счастливы?
— Счастлив? Ален, рекламное дело оказывает пагубное влияние на тех, кто им занимается. Поэтому, продавая тигра! в моторы, настоящую скандинавскую мужественность, подлинный французский вкус и огуречный крем для молодоженов, не поддавайтесь всей этой отраве… Счастье! От этого слова разит пошлостью. Торгаши кишат на нем как мухи на навозе.
Лицо Норкотта исказилось такой гримасой отвращения, что метрдотель в тревоге двинулся к столику.
— Ну вот. Не хватает еще, чтобы шеф-повар покончил с собой от горя.
Англичанин чуть склонился к серебряному блюду, на котором покоился петух, и изобразил райское блаженство.
— Извините за резкость. У меня развилась нетерпимость к идее счастья в ее нынешнем виде. Я не маньяк, романтизирующий страдания или доброе старое время. Римская поговорка гласит: «Женщинам, детям, животным и рабам надлежит быть счастливыми». Но у мужчин, достойных этого имени, должны быть иные заботы.
— Например?
— Стремиться к невозможному — заглянуть богам в лицо.
— У вашей программы большой замах, как сказал де Голль своему адъютанту, воскликнувшему: «Смерть дуракам!»
— Возможно. Но, согласитесь, куда заманчивей, чем жениться на дочери сталеплавильного короля. Кто ваши боги, Ален?
Шовель отодвинул тарелку.
— У меня никогда не было досуга, чтобы заниматься теологией, абстрактной живописью или игрой в поло, с другой стороны, я не был столь нищ, чтобы впасть в суеверие.
— Ваши боги, Ален, — это племенные идолы. Древние поклонялись Магна Матер, Великой Матери. Сегодня на Западе она выродилась в Биг-Мам, чей пророк — Санта-Клаус. Богиня промышленного изобилия, паранойяльной рекламы — будьте счастливы сегодня, платите завтра! Религия потребления правит бал. Черт, пожалуй, уже поздно. Сыр, десерт?
— Вы отбили мне аппетит. Вернее, мою способность к потреблению.
— Боже, рекламист в припадке аскетизма — дивный сюжет для комедии! Кофе и счет, пожалуйста. Поздравьте повара — петух был великолепен, — милостиво произнес англичанин метрдотелю.
Выходя из «Торгового дома», Шовель поднял глаза на собор. Каменные фигуры показались ему угрожающими.
— С Ромоло постарайтесь быть помягче. Как большинство виртуозов, он очень чувствителен, — сказал Норкотт сухим тоном. — Надо непременно найти что-нибудь у наших подопечных. Иначе все затянется до бесконечности.
