И лишь теперь Хильде удается найти верный тон:
— Мой отец много рассказывал о тебе, Отто.
— Так вы… ты не из тех?
Она только кивает, и он верит ей.
— Живо собирайся, Отто. У нас мало времени. Когда мы уйдем, в квартире не должно остаться ничего, что говорило бы о твоем присутствии.
Отто, гонимый, преследуемый человек, чувствует угрызения совести. «Во что же они нас превратили! — думает он. — Почему мы подозреваем предательство даже там, где должны доверять?» Он крепко обнимает Хильду:
— Твоя мать будет рада.
Она ничего не должна знать. Понимаешь, знать такие вещи опасно. Отто, пожалуйста, быстрее. — Она торопит его, чтобы отогнать от себя мысль о вопрошающих глазах матери.
Отто собрал свои немногочисленные пожитки и теперь складывает их в портфель. Кажется, его занимают те же мысли.
— Что скажет твоя мать, если я просто возьму и исчезну? Я понимаю твою предусмотрительность, это просто внимание, забота о ней, но поймет ли она?
— Она поймет это позднее, когда у нас будет время обо всем поговорить.
Хильда Гёбель ведет беглеца по темным улицам. В небе гудят моторы невидимых самолетов. Улицы кажутся вымершими. Даже шпики, сыщики и доносчики заползли в свои норы.
Вот наконец и место встречи. Для долгого прощания пет времени. Отто обнимает Хильду, крепко жмет ей обе руки. Дальше по ночным улицам его поведет уже другой.
Человек исчезает в лабиринте большого города, недосягаемый для тех, кто его ищет. Он влился в ряды единомышленников, которые не хотят быть гонимыми и гонителями. Они ведут свою борьбу, чтобы наступило время, когда люди будут друг другу просто соседями, коллегами, товарищами и когда на улицах можно будет петь: «Братья, соединим наши руки» и «Вперед! И не забывайте, в чем наша сила».
Сейчас на улицах города властвует волчья стая. Их песни еще звучат в ушах: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра…»
Воющий звук сирены разносится над городом, оповещая об отбое воздушной тревоги. Это как обрыв киноленты: все, что совсем недавно замерло, оживает снова.
Эльза Гёбель быстро выходит из убежища. Ее не интересует болтовня с соседками, у которых каждый налет вызывает назойливое любопытство и жажду сочувствия. Кажется, нигде не бомбили, по крайний мере в их квартале.
Фрау Гёбель только тогда сможет испытать чувство облегчения, когда закроет за собой дверь квартиры.
Условным стуком она стучится в кладовую, ждет, сердится, что не открывают, распахивает дверь сама, и ужас сковывает ее члены. Отто нет. Отто исчез! Где он? Его схватили? Почему же не подождали ее? Разбитая, словно после изнурительного труда, испуганная, беспомощная, женщина опускается на стул. «В чем же моя ошибка?» — думает она. Убежище было вполне надежным. Никто ничего не заподозрил. Никто? Тогда почему Хильда задавала ей такие странные вопросы? Почему в последнее время она приходила чаще, чем обычно? Было ли это просто заботой об одинокой матери или она догадалась о чем-то? Она прекрасно ориентируется в квартире. Кладовая несколько лет была ее территорией. Теперь она пуста. Где же Отто? Может, сюда приходила Хильда? Кто здесь был? Что они сделали с Отто?
