– Спасибо, Алия. Вижу, ты учишься искусству управления. Это хорошее решение.
У меня в сознании всегда критические события моей первой жизни: убийство старого герцога Пауля во время боя быков, Война Убийц между Эсазом и Грумманом, бегство молодого Пауля, когда он присоединился к жонглерам, ужасная ночь в Арракине, когда пришли Харконнены… моя собственная смерть от руки сардаукара в крепости доктора Кайнса. Все подробности остаются отчетливыми.
Дункан Айдахо, записано Алией Атрейдес
Рассвет коснулся поверхности пустыни и скальных выступов; одинокий орнитоптер летел высоко, чтобы не потревожить своими вибрациями больших червей. Пилотировал корабль Дункан Айдахо.
«Как в старые времена, – подумал Гурни. – И в то же время все совсем иначе». Шестнадцать лет он знал, что его друг мертв, но благодаря аксолотлевым чанам на Тлейлаксу смерть перестала быть необратимой.
Впереди в низких солнечных лучах они видели серебристые крыши и бастионы наземной сканерной установки.
– Вот наша цель, – сказал Дункан. – Типичная база. Можно узнать все об уровне безопасности перед церемонией погребения. На это событие с бесчисленных планет прибывают десятки тысяч кораблей. Мы должны быть готовы.
Приготовления к грандиозному мероприятию продолжались, а на Дюну обрушился поток гостей: от дипломатов, надеявшихся установить благоприятные отношения с регентством, до последних нищих, пожертвовавших всем, чтобы совершить священное путешествие. Гурни не был уверен, что система безопасности планеты в состоянии справиться с этим натиском и неслыханной сумятицей.
Накануне вечером он спросил Дункана о состоянии защитных установок на окраинах Арракина. Все еще привыкая к своей новой/старой дружбе, они сидели за потертым столом на военном уровне крепости, пили нелепо дорогое пряное пиво и не думали о цене.
Сделав большой глоток, Дункан сказал:
– Я собирался в должное время посетить эти установки, но меня задержали другие обязанности. Теперь мы можем сделать это вместе.
– Смерть императора, конечно, нарушает все расписания, – с горечью заметил Гурни.
Тлейлаксы заменили прежнюю открытость Дункана мистицизмом ментата, но после второй порции пива он начал раскрываться, и Гурни одновременно радовался и печалился, видя проблески прежней натуры старого друга. Однако, все еще настороженный, он на пробу сказал:
– Я мог бы спеть. В моих покоях мой балисет – тот самый старый инструмент, что я купил на Чусуке, когда мы вдвоем двое с Суфиром Хаватом отправились на поиски сбежавшего с Икса Пауля.
