– Секунду! – перебил Коновалов; он именно перебил, хотя делал это крайне редко – Почему вы не используете ваши… сверхспособности, чтобы просто покинуть это заведение? Например, пройти сквозь стену палаты и уйти прочь?!
Она вытащила еще одну сигарету. Вставила в рот. Не тем концом. Но это ее не смутило: белая палочка качалась в бледных губах.
Она ее ела, эту сигарету.
Задыхаясь, Ада проговорила:
– Медикаменты. Они снижают уровень… Дофамин… нейолептики блокируют медиаторную систему. Я требую связаться с моим руководством! 34–60!!! Я требую!!!
– Спокойнее, Ада Генриховна. Мы связывались.
– Полковник… – она выдавила фамилию; по острому подбородку текла вязкая коричнева слюна, белые ошметки папиросной бумаги, фильтр она выплюнула на пол – …он должен знать… я была в его группе…
– Названный вами человек – сухо проговорил Коновалов, поморщившись; не любил беспорядка – …считается пропавшим без вести в 2011 году. Ряд людей, которых вы называли ранее, также.
– 34–60, «Кремль», позывной! Это секретная информация! Я выполняю важное государственное задание! России угрожает опасность, а меня держат тут…
Она выгнулась на металлическом стуле. Повязка и тампоны начали сползать с лобка; интересно, зачем она пыталась себя кастрировать – симулировала типичное сумасшествие или же это что-то другое? Коновалов отвел глаза; зрелище явно будет не самое эстетичное; ровнял бумаги в папке, чтобы плотно застегнуть зажим.
Ада шарила ладонью по столу и ее грубая, наверняка жесткая, как растрескавшийся асфальт, ладонь наткнулась на фольгу от пачки с окурками; сгребла и не глядя – приложила ко лбу, начала тереть. Пахло кислым запахом сигарет, мокрым пеплом; смешиваясь с крупными, бриллиантовыми каплями пота, пепел рождал черно-серые разводы, будто женщина наносила на лицо боевую раскраску.
Что-то не понравилось Коновалову в ее движениях.
Он встал.
Он был уже у двери, когда донеслось:
– Аль-Бинди не стрелял, стрелял Борух… Терракотовая армия… они хотят вскрыть курганы!
Коновалов редко терял контроль. Но сейчас, открывая дверь, он пробормотал довольно громко, бросил: «Обнять и плакать!», своё любимое, от врача Туаева, которой его вытаскивал его там; надо же, как интересно, что она знает – что-то в этом есть, хотя может быть простая утечка – тогда об этом писали, и дотошные американские журналюги; аль-Бинди растерзала толпа, но ведь все могло просочиться, есть Интернет.
Мимо него белыми крысами, злыми и совсем не лабораторными, проскочили два санитара. Смирительная рубашка, пижама номер 3, у них. На «Даче» все строго.
