Табакъ съ водкой разъ сошлися
И спорить крѣпко принялися,
Водка себѣ выхваляетъ,
Носъ свой къ верху задираетъ
Я говоритъ отъ горя избавлю
Веселостей кучу доставлю,
Плясать, въ несчастьи заставлю
Отъ болезній многихъ сохраню…
На что табакъ «руки въ бокъ подперши, гордо» отвѣчаетъ:
Ишь какъ носъ задираешь,
Бѣдняковъ раззоряешь.
Деньги по горстямъ берешь,
А куража недаешь;…
Тебя бѣдняки оставляютъ
Напропалую ругаютъ.
На другой лубочной картинкѣ, имѣющей ту же цѣль, передѣланы стихи «Соловей мой, соловей».
«Еремѣй мой Еремѣй
Разпрекрасный молодой
Ты куда куда идешь.
Куда пьяница ползешь
Я ползу ползу ползу,
На выхожія мѣста (2)
Во ракитовы куста.
Какъ бы кустикъ былъ не милъ
Ябъ туда спать не ходилъ
Какъ бы ты мнѣ не мила
То не пилъ бы водку я
Вишь какъ я тебя люблю
На нагахъ ужь не стою.
Ахъ Еремушка ты мой
Какъ довольна я тобой
Я сама те услужу
За волосья ухвачу
Полость къ кустамъ помогу
Еремушки дураку
Не кричи ну, ну, ползи
И любовь мою пойми
Какъ бы я тебя не знала
Дуракомъ не называла
Какъ бы я-те не любила
За волосья бъ не тащила.
И дѣйствительно, она его «любя» удивительно ловко тащитъ «за волосья».
Малороссійская народная пѣсня и литература также даетъ много матеріаловъ для этого дѣла. Мы не будемъ приводить большихъ примѣровъ; но, чтобы подтвердить наши слова, выписываемъ нѣсколько строкъ изъ извѣстной думы о казацкой жизни:
Гей корчмо, корчмо — княгине!
Чомъ-то въ тобі — козацького добра богато гине?
И сама еси неошатно ходишъ,
И насъ, козаківъ нетягъ, підъ слуай безъ свитокъ водишъ!
Изъ этого мы видимъ, что многое только стоитъ поддержать, и что многое даже и поддержки не требуетъ, потому-что, повторимъ слова г. Снегирева, составляетъ «елементъ народности».
Впрочемъ, этимъ мы указали только на одну сторону приложенія лубочныхъ картинъ къ современной общественной жизни; но этимъ далеко не исчерпывается наша задача. Кромѣ распространенія въ народѣ здравыхъ общественныхъ идей, мы заняты въ настоящее время его грамотностью, ознакомленіемъ его съ лучшими проявленіями русской духовной жизни; съ заповѣдными русскими пѣснями; съ тѣми поэтическими созданіями русскаго генія, въ которыхъ зерно народности глубоко вкоренилось, или даже составляетъ самое основаніе. Что же можетъ лучше лубочныхъ картинъ служить этому? На чемъ впервые русскій книжникъ пытаетъ свое знаніе, свою грамотность — какъ не на нихъ? Отчего-же вмѣсто безсмысленныхъ надписей не печатать лучшія русскія стихотворенія Пушкина, Кольцова, Дельвига, Цыганова, А. К. Толстаго, Некрасова? Тѣмъ болѣе, что даже и въ этомъ уже имѣются образцы; такъ, напримѣръ, существуютъ картинки къ стихотвореніямъ Кольцова: «Въ золотое время хмѣлемъ кудри вьются»; къ поэмѣ Лермантова «Пѣсня про царя Ивана Васильевича, молодаго опричника и удалаго купца Калашникова»; къ стихотворенію «Что печально глядишь, что на сердце таишь?» къ баснѣ «Раздѣлъ» и еще къ нѣкоторымъ другимъ, и между прочимъ къ знаменитому романсу «Подъ вечеръ осенью ненастной».
