Она кивнула.
– А теперь, могу я спросить? Что могло натолкнуть тебя на мысль, о моем участии в этом?
Он изучал свое отражение, в настенном зеркале бара. Он обнаружил, что когда его волосы, подкрепленные аккуратной бородкой, начали седеть, на него легла печать определенной архетипической авторитетности: у меня все под контролем. На самом деле, он не мог найти разумного объяснения, почему он здесь. Прошлой ночью его плачущая жена вышла из комнаты, оставив его сидеть, и его дочь протянула к нему руку через стол с изяществом рассвета, и в этот момент, когда больше не осталось ничего рационального, у него появилось предчувствие. Мрачно и смутно с дерзким апломбом на любую рациональность, он ощутил влияние Оливии во всем этом. И это чувство, должно признать, не находилось под его контролем. Он не было разумнее объяснений его дочери. Оно делало его бороду лживой. Но независимо от абсурдности его интуиции, беспомощной попытки озвучить ее, он понимал теперь правдивость и уродство маленькой функции этой бороды. Она давала ему что-то для ответного удара.
– Потому что я, блядь, не имею ни малейшего понятия, на что ты можешь быть способна, боясь потерять меня.
Он уставился на нее. Она сняла свои солнцезащитные очки и встретилась с ним взглядом.
И тогда, твердая и злобная маска, защищающая его, к большому облегчению раскололась, он закрыл лицо руками и заплакал. Группа полупьяных юристов притворялась, что не смотрит на него. Оливия нежно погладила своей рукой его затылок. Другой она вернула очки на место и, взяв зубочистку с нанизанной оливкой, облизала ее своим языком.
* * *
Они зашли в свой привычный номер и занялись привычным разочаровывающим антагонистическим сексом, как делали уже несколько лет. После Оливия лежала на его животе, куря сигарету, хотя, с некоторых пор, курить в этом номере было запрещено. Мысли о выборе другого, были настолько же несерьезны, как мысли птиц, решивших лететь зимовать на север. Это был не правильный способ. В самом низу позвоночника Оливии, там где заканчивался копчик, словно рельефная карта гор бледнел округлый шрам – остаток грубого хирургического вмешательства. Доктор Годфри встал, заправив рубашку в брюки. Его глаза уставились в пол.
– Где мой… – Он увидел, как ее нога элегантно раскачивалась в воздухе с его галстуком, зажатым между пальцев. Он потянулся за ним, но ее нога качнулась в сторону. Взяв ее за лодыжку, он забрал галстук и, обернув его вокруг шеи, подошел к окну. Через реку со стороны Хемлок Гроув виднелись выхлопы с потоками пламени, высвобождающиеся из труб от разработки кокса. В настоящее время этим предприятием руководила Люксембургская сталелитейная компания, но однажды она была частью загрязняющей промышленной династии Годфри, много жизней назад.