Детектив на исходе века [Российский триллер. Игры капризной дамы] | страница 40



— А знаете, — самопроизвольно вырвалось у него, — какие последние слова были сказаны Бородой?

Все замерли, надеясь на то, что эти слова станут ключом к…

— Он сказал… «воротник»…

— Воротник? — переспросил Андросов, — при чем здесь воротник?

— Кто его знает, — ответил Краевский, удивляясь, что Проваторов не проявил к этому никакого интереса.

Но поговорить дальше о последних словах Бороды им не удалось, потому что пьяный Базыка начал свой монолог.

— А вы знаете, какой был у меня дед? — сказал он. — Нет, вы не знаете, какой у меня был дед… Мой дед первым посадил сад из стелющихся яблонь на севере. В саду у него было три улья. А еще у него было пять сыновей и десять внуков. И когда дед отжимал руками соты, мы, его внуки, подходили к нему и облизывали пальцы. Понятно? У каждого внука был свой палец, и мы никогда их не путали. Я был самым младшим и мне достался мизинец на левой руке.

По мере того как Базыка приближался к концу рассказа, Андросов и Проваторов отодвигались от него, и Краевский догадался, что этот монолог звучит не первый раз, и замы знают, чем он закончится.

— А потом, а потом, — задыхаясь, заговорил Базыка, — пришла банда и деду все пальцы отрубили… Я знаю, что там был и Бурдук, а вы ему побег готовите. Побег, да я его в капусту…

Андросов и Проваторов шарахнулись от Базыки, а тот выхватил шашку и, как при рубке лозы, наискосок рубанул по зеленому сукну стола.

Шашка вошла в поверхность стола так глубоко, что Базыка не смог ее вытащить с первого раза. Он сделал еще одну попытку, но Андросов с Проваторовым уже навалились на него, оттащили от стола и от шашки.

— Петрович, — закричал Проваторов Краевскому, — налей самогонки.

Краевский, разливая жидкость на стол, наполнил стакан, подошел к Базыке, которого крепко держали за руки его коллеги, и вылил содержимое стакана ему в рот.

Базыка стоически перенес вливание, только чуть поморщился и произнес:

— Дайте занюхать.

Краевский поднес к носу Базыки кусочек сала. Тот шумно втянул воздух ноздрями, потом выдохнул и, изловчившись, схватил сало зубами. Пожевав его, он сделал глотательное движение и упал на пол.

— Слава Богу, — сказал Андросов, — уснул… Теперь он месяц будет кроткий, как ягненок. Осталось там что-нибудь?

«Там» оставалось еще по доброму стакану всем, кто не спал.

Пил ли он остатки самогона, Краевский не помнил.

Проснулся он в своей комнате на кровати. Рядом на полу, завернувшись в огромную, порыжелую от времени шинель, спал Базыка.