Родственники Марты образуют настоящий «клубок змей» (как назвал в одном из своих романов буржуазную семью Ф. Мориак). Лафорет мастерски передает жуткую атмосферу этого змеиного гнезда, из которого так хочет вырваться Марта. В «Ничто» концепция повседневной жизни как «страшного» (давшая основания критикам говорить о «тремендизме» этого романа) заставляла автора иногда искусственно нагнетать ужасное и сложное в отношениях персонажей. В «Острове и демонах» разве только странная болезнь Тересы кажется чем-то особенным, исключительным, маловероятным. В остальном же здесь нет тайн, запутанных романтических загадок. Мотивировки поступков стали реалистичнее, заземленнее, а чувства — проще, мельче, но оттого и естественнее. Демоны, которыми одержимы персонажи романа, не очень-то значительны и могучи. Это скорее вульгарные бесы, они повелевают не всесильными страстями, а жалкими страстишками. В истериках, которые Пино закатывает всем домашним, нет уже того драматического пафоса, который был присущ проклятиям и угрозам Хуана из «Ничто». Пино мельче и примитивнее даже Глории. Но ведь в этом заключена и большая житейская правдивость. Безумие и самоубийство — куда более редкие события в мещанской повседневности, чем семейные свары и прикарманивание фамильных драгоценностей.
И в этом романе есть образ, подобно образу Ангустиас, великолепный по точности психологического рисунка. Это Матильда. Ведь действие романа происходит во время гражданской войны, фабула связана с событием, целиком обусловленным войной, — приездом группы беженцев из материковой Испании. Однако писательница как будто уклоняется от высказывания каких-либо суждений о войне. Ее герои, да и она сама, как будто равнодушны ко всему, кроме их личной судьбы: смогут ли они вернуться в Мадрид, к привычной жизни? Но вот появляется в фалангистской форме Матильда, с ее холодной решительностью, высокомерными поучениями о долге перед обществом, прикрывающими жестокое равнодушие к людям и эгоистическое самоупоение, — и перед нами раздвигается горизонт, за «островом» семейных распрей мы видим испанское общество и порожденных им демонов. Совсем не обязательно, чтобы это входило в замысел автора. Можно допустить, что писательница не намеревалась придать образу Матильды такое обобщенное социальное звучание, а хотела лишь представить психологический казус — подавленная и неудовлетворенная женственность ищет компенсации на общественном поприще, где можно повелевать, поучать, распоряжаться. Но проницательность художника часто опережает его намерения. Опираясь на запас жизненных наблюдений, вложенных в образ, мы, читатели, домысливаем его судьбу за пределами книги: бездушная и бесчеловечная энергия Матильды, наверное, окажется очень уместной в той Испании, которая складывается после 1939 года, во франкистской Испании.
