Закончив чтение, офицер обратился к Волкову с каким-то вопросом. Видимо, спросил его о последнем желании. Сержант что-то сказал, сел на траву, снял свои хромовые сапоги и снова встал. Потом говорили, что он просил передать сапоги своему товарищу.
Офицер отошел на несколько шагов в сторону и дал команду шестерым солдатам, стоявшим к нам спиной. Те вскинули карабины и застыли в ожидании. Затем прогремел нестройный залп, и все увидели, как Волков схватился за левое плечо, но продолжал стоять. Снова отрывистая команда, и после второго залпа Волков упал. Офицер нагнулся над ним, потом вместе с солдатами сел в машину и быстро уехал.
Бригада замерла. Мы очнулись, лишь услышав знакомый голос командира дивизиона:
– Напра… во, шагом… марш!
А когда уходили с поляны, четверо солдат уже копали яму возле тела расстрелянного.
В расположение полка возвращались молча. И нас совсем не радовал чудный день, ласковое солнце, тыловая тишина и даже вполне приличный обед. В ушах стояли отрывистые команды офицера и два залпа тех шестерых солдат, лиц которых мы так и не увидели.
Были у нас и такие случаи, когда наказание за достаточно серьезное нарушение дисциплины ограничивалось дисциплинарным взысканием.
Однажды после длительного и трудного переезда по разбитой заснежен ной дороге батарея остановилась на ночлег в небольшой деревеньке, окруженной лесом. Все очень устали, и командир батареи принял решение не окапываться. Однако орудия привели в боевое положение, заняв круговую оборону. Наскоро перекусив сухим пайком, солдаты улеглись вповалку в отведенных им избах и сразу же заснули.
В этот вечер я был дежурным по батарее. Расставив посты, я не торопясь возвращался в дом, где расположился расчет. Было темно и не обычно тихо. И если бы не немецкие ракеты, освещавшие верхушки деревьев, можно было подумать, что батарея находится в глубоком тылу. Но именно эти ракеты и тишина создавали какую-то непривычную напряженность. «Похоже, поблизости нет пехоты», – подумал я и решил сообщить об этом командиру батареи.
Офицеры негромко разговаривали, склонившись над тускло освещенной картой. На мои соображения капитан тихо от ветил:
– Да вроде мы опередили пехоту. Надо быть начеку.
Вернувшись в свою избу, я переобулся, как солдаты говорили, перелицевал портянки, напился горячей воды с сахаром, сел на лавку возле печки. Где-то недалеко был город Жлобин. Здесь прошло детство моей бабушки, с которой я прожил много лет. Слово «Жлобин» было по-семейному близким. Хотелось сообщить бабушке, что я нахожусь в ее родных местах. Но как это сделать? Ведь письма проверяет военная цензура. И тут пришла неожиданная идея. Я взял лист бумаги, написал несколько общих фраз о том, что у меня все в порядке, кормят прилично, никакой опасности нет и так далее, и отчетливо расписался: Сергей Жлобин. Бабушка должна была понять.
