— Печальная история.
— Трагедия потрясла галисийскую общину Мадрида настолько глубоко, что даже через год литераторы, его друзья, продолжали вспоминать смерть в Прадо. Пардо Басан, Франсиско Аньон, Бенито Висетто и другие объединились, чтобы написать в его честь сборник сонетов «Траурный венок в память вдохновенного галисийского поэта и писателя Теодосио Вестейро Торреса». Их поступок вызвал жаркую полемику.
— Почему?
— А ты не догадываешься? Они реабилитировали самоубийцу! Человек, наложивший на себя руки, считался в ту пору в католической Испании изгоем. Его даже не хоронили на освященной земле кладбища. Хавьер, если прочитать все статьи, становится понятно, что его смерть шокировала многих.
Я рассеянно перелистал ее записи.
— Посмотри на фотографию! — Марина обратила мое внимание на портрет молодого человека с широким лбом, ястребиным носом и аккуратно подстриженной бородкой. — К счастью, ее опубликовали в «Траурном венке».
— Это не Фовел!
— Уверен?
Я выдержал ее взгляд, но в то же время смотрел на Марину с теплотой. Мне не хотелось обижать ее. То, что Марина проделала немалую работу, исходя из моих интересов, значило для меня намного больше, чем она представляла.
— Да. Во-первых, доктору Фовелу явно больше шестидесяти лет, и я не мог ошибиться, приняв за старика человека вдвое моложе. Во-вторых, хотя внешне между ними есть небольшое сходство, но подбородок и форма ушей у Теодосио Вестейро Торреса и доктора совершенно разные.
— Тогда у нас остается лишь один способ выяснить его подлинную личность.
Марина решительно схватила меня за руку, подчеркивая важность того, что собиралась сказать.
— Нужно спросить его!
— Спросить? — изумился я. — О чем? Не призрак ли он человека по имени Теодосио Вестейро Торрес?
— Ладно, — улыбнулась она. — Если ты боишься, предоставь дело мне. Раз уж ты не взял меня в гости к Лючии Бозе, то я готова довольствоваться знакомством с этим типом.
— Знаешь, что я думаю? — Я накрыл ладонью ее руку. — Ты сумасшедшая.
Глава 7
Боттичелли, художник и еретик
Во вторник 8 января 1991 года днем я стоял на улице Руиса де Аларкона. Я пришел в музей в третий раз, один.
Каникулы длились более двадцати дней. Поскольку у меня не было возможности заранее предупредить «призрак Прадо» о своих планах или договориться о встрече, я вернулся в музей в надежде встретить его случайно. Впечатления от наших предыдущих свиданий — неожиданных, ярких, насыщенных — перешли в новое качество. История, по сути, анекдотическая, которая вполне сгодилась бы, чтобы позабавить компанию на дружеской вечеринке, получила иную смысловую интерпретацию и стала для меня личным вызовом. В пятистах километрах от Мадрида я постоянно мысленно возвращался к тому, что со мной произошло в музее, и в итоге не мог думать больше ни о чем другом. Маэстро, кем бы он ни являлся, уверенно возглавил список интересных людей, с кем я познакомился в столице. И с полным правом, следует заметить. Две наши встречи побудили меня углубиться в проблемы, о которых в ином случае я бы даже не подозревал. Судьба словно нарочно свела меня с единственным на земле магом, способным приоткрыть завесу между видимым и незримым в искусстве. Демиургом, поощрявшим меня размышлять об основах основ живописи. И теперь, когда каникулы дали мне время все осмыслить, и передо мной открылись новые горизонты, я почувствовал, что готов к следующему уроку. Я хотел узнать больше. Открыл новую, волнующую вселенную и желал исследовать ее. И сухой январский мороз или угрызения совести, бередившие душу, казались мне, когда я подошел к дверям музея, мелкими помехами на фоне мира чудес, ожидавшего меня в галерее.
