Говорящий, видимо, и не сомневался, что отказа с моей стороны не последует.
…В комнате, куда я пришел к десяти часам утра, уже сидели по одну сторону длинного стола для совещаний несколько человек. Некоторые из них по характерному типу лица явно были природными финнами. Мне предложили место в центре другой стороны стола и попросили фотокопию макета и копии подготовленных нами для номера литературных материалов на русском языке. Я все выдал, и началась работа. Один из финнов, видимо переводчик-синхронист высшего класса, читал из журнала «ММ» прямо по-русски перевод финских статей. Другой человек, как оказалось позже, начальник Яниса Бролиша, отмечал по тексту журнала и наших статей красным карандашом наиболее одиозно звучавшие пассажи. При этом было найдено в финских текстах контрольного экземпляра журнала раза в три больше ошибок и описок, чем это сделал Рейма Руханен.
Затем комиссия — я уже не сомневался в этом — принялась разглядывать постранично фотокопию нашего макета и контрольный экземпляр журнала «ММ». Всех поразил не только разворот с портретом Ленина на одной половине и весьма эротическим женским бюстом — на другой. Члены комиссии нашли много других погрешностей в замененных Огнивцевым фотографиях, бывших в нашем макете, в текстовках к фотографиям, на которые мы в редакции вовсе не обратили внимания. Попросив меня оставить им все наши материалы, комиссия любезно попрощалась со мной, а я пошел в ближайший цековский буфет, чтобы купить там настоящей колбасы и других яств, которых в московских магазинах было уже не найти. Выходя из здания, я заметил, что почти все посетители, как и я, выходили на улицу со свертками и сверточками.
В четверг на следующей неделе было назначено обычное заседание правления АПН. Но во вторник стало известно, что в понедельник принято какое-то постановление секретариата ЦК, касающееся АПН. Коридоры и курилки загудели, но никто не знал содержания этого документа. Не догадывался и я.
С утра в четверг, как и намечалось, началось правление. Сразу прошел слух о том, что ЦК резко критикует АПН и у Буркова — неприятности. Около полудня раздался звонок внутреннего телефона. Голос Танечки Бовт, секретаря председателя, пригласил меня срочно явиться на заседание в кабинет Буркова.
Я вошел и попал в жутко наэлектризованную атмосферу. Молча встав у двери, я подумал: «Начинается!..» — и не ошибся.
Не здороваясь, Бурков поднял вверх руку с какими-то листками и самым хамским тоном, на какой он был способен, а способен он был на многое, заорал мне при всех:
