Братья Иван Москвин и Михаил Тарханов на извозчике отвезли меня домой. Михаилу Михайловичу Тарханову нужно было сойти раньше, но он медлил, хотел, чтобы первым этот шаг сделал Москвин. Обнимая меня, Иван Михайлович ласково проговорил:
— Верочка, вы царственная женщина. Знайте, что за вами всегда будут охотиться самые породистые мужики, отцы государства! Простите за столь нелестное сравнение, но они любят породистых лошадей, породистых собак и породистых, женщин!
Мудрейший из мудрых, артист Художественного театра Иван Москвин попал в самую точку. Галантно поцеловав ручку, он серьезно спросил:
— Верочка, как вы относитесь к драматическим артистам среднего и полусреднего роста?
Я поцеловала Москвина в лобик, тогда ко мне подошел обиженный, надувшийся Тарханов. Пришлось его тоже поцеловать…
Ночной покой прорезал телефонный звонок. Сонная, спросила, кто говорит. Сухой бесстрастный голос ответил: «Соединяем вас с товарищем Сталиным!» Вмиг сон улетучился. В трубке забулькал знакомый голос: «Вы молодец, товарищ Давыдова! Вчера мы впервые слушали «Хованщину». Ваша игра нам очень понравилась». По инерции выпалила: «Спасибо, товарищ Сталин! Зачем же так казенно?» Смутившись, замолчала. И. В. сказал: «Мы должны увидеться с вами во вторник».
Нарочный из Художественного принес пакет. В руках я держала книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве» с дарственной надписью: «Многоуважаемой Вере Александровне Давыдовой за доставленное наслаждение. Спасибо Вам за удивительно-вдохновенную Марфу. С нежностью, Ваш Константин Станиславский».
В тот же день отправила ему благодарственную телеграмму.
Из Ленинграда позвонил Евгений Червяков, сказал, что директор киностудии предложил ему подать заявление об уходе. Посоветовала этого не делать.
После вечерней репетиции ко мне подошел солист нашего театра Пантелеймон Норцов. В буфете за чашкой кофе он сказал:
— Верочка, почему вы такая замкнутая? Вечно куда-то торопитесь? Во вторник в театре выходной, разрешите увезти вас в лес?
Мне очень хотелось принять заманчивое предложение. Но что я могла сделать? С того самого дня, как был переступлен роковой порог Большого театра, я навсегда перестала себе принадлежать.
— К сожалению, вторник уже занят, приглашена к знакомым на свадьбу.
Норцов не унимался:
— Тогда встретимся в четверг, я возьму билеты в кино на последний сеанс? Хорошо? Договорились?
Днем во вторник зашел Василий Петрович.
— В. А., позвольте с вами поговорить, — начал он неуверенно. Потом закашлялся, попросил стакан чаю. Я настороженно приготовилась слушать.
