Повозки остановились у какой-то маленькой станции, раненых перенесли в вагоны, уложили на нары и раздали им по буханке хлеба и по десять кусков сахару.
Поздней ночью поезд отошел.
На рассвете Василий хрипло закричал во сне и тут же проснулся.
— Что с тобой, милок? — спросил сосед.
— Дурной сон приснился, — признался Василий, — лежу это я, прикованный цепями, на койке, а два австрияка пилят меня поперек. Крепился, но как дошли до сердца — не выдержал.
— Это у тебя, милок, болезнь такая, она больше от окопной сырости берется, а лечить ее доктора не умеют, потому у них такого лекарства нет.
Василий слушал и молчал. С болью вспомнил слова сестры милосердия о том, что не жилец он на этом свете, но верить не хотелось. «Неужели я, этакий здоровяк, не выдержу?» И вдруг пришла тяжелая мысль: «Допустим, выдержу, но останусь калекой. Кому я такой нужен?»
— Я лекарство знаю против этой паршивой болезни, любого подниму на ноги, — продолжал сосед.
— А себя самого? — усмехнулся Василий.
— И себя!
— Вот ты какой! Чай, учился на фельдшера или на одной квартире с доктором жил? Ты какой губернии будешь?
— Ярославской.
Василий с любопытством посмотрел на соседа:
— Неужто земляк? Откуда?
— Из Новоселок, что на реке Туношеньке. Зовут меня Саввой Коробейниковым. — Повременив, он добавил: — А ты из каких мест?
— Из Ба́рщинки.
— Не Рыбинского ли уезду?
— Ага!
— Знаю я ба́рщинских, до войны ваши маяки по угличским базарам ходили.
— Ходили, — подтвердил Василий и, с трудом повернувшись на бок, подпер голову рукой. — Отец мой в молодости ходил, скупал холсты да нитки. Потом питерщиком заделался, а я по другому пути пошел.
— Это ж по какому? — поинтересовался Савва.
— По фабричному.
— Вот как! Не жалеешь?
— Слесарное дело мне по душе. — Помолчав, спросил: — Далеко нас везут, Коробейников?
— В Казань, сказывали.
Лежавший по другую сторону Коробейникова солдат приподнялся, протянул руки и жалобно попросил:
— Братцы, дайте напиться!
Василий и Коробейников заметили странный взгляд солдата. Он не мигал, широко раскрытые глаза были неподвижно направлены в одну точку, они казались стеклянными. Кто-то поднес ему флягу. Солдат откупорил ее и жадно прильнул к горлышку. Слышно было, как вода, булькая, уходила глотками в горло.
— Ты что ж, братец, плохо видишь? — посочувствовал Коробейников.
— Три дня прожил слепцом, — ответил солдат, — а сейчас вроде как полегчало.
— Пройдет, — успокоил его Коробейников. — Рассол огуречный пей, все пройдет.
