— Это был джин, любовь моя, — сказал Тим.
Он присел на край стола. Мартин сумел сфокусировать на нем взгляд; если он и покраснел, то при таком освещении этого видно не было.
— А может, и гей, — тихо сказал он. — Просто я об этом не знал. Скажи, Тим, почему вдруг обнаружилось столько вещей, о которых я не знал и которых не замечал?
— «Человечество идет по тонкому льду над ужасающей бездной». Помню, я произносил тебе эту цитату еще до того, как все началось. Мы оба упали и разбились, не так ли?
Мартин кивнул. Он все ещё чувствовал смущение и стыд, но в то же время его обволакивало тепло, которое не имело отношения к нагревателю. Он любил Тима — теперь сомнения исчезли. И то, что сделал Тим, уже не имело значения.
— Та квартира, в которую должна была переехать Франческа… ты ее можешь забирать. Я хочу, чтобы она перешла к тебе.
— Разве она твоя, чтобы дарить, дорогой мой?
— Ну, я… — Официально, по закону — нет. А значение имело только то, что официально, по закону.
— Полагаю, ее разделят между четырьмя наследниками. У Франчески был муж, ребенок и родители. Что-то получит Линдси, а большая часть, как мне кажется, достанется Расселу Брауну.
— Тим, я дам тебе… — Что? У него ничего не осталось. — Я хочу что-нибудь сделать. Мы оба потеряли Франческу, и это должно нас сблизить, это должно… Чему ты улыбаешься?
— Твоей наивности.
— Не понимаю, почему желание помочь человеку, перед которым ты в долгу, — это наивность. Послушай, я могу продать свою квартиру и купить где-нибудь маленький домик… ну, не самый роскошный… и ты можешь взять Линдси и жить там вместе со мной, и… Мы должны быть друзьями, Тим.
— Неужели, мой дорогой? Я заставил тебя страдать, а мы не любим тех, кому причинили боль. — Тим пересек комнату и включил общий свет. Он был ярким, слепящим, бескомпромиссным. — Я очень сожалею о том, что сделал, горько раскаиваюсь, но сожаления не заставят меня полюбить тебя. У меня и в мыслях нет жить с тобой в одном доме, а если ты предложишь мне деньги, я откажусь. — Он потушил сигарету и закашлялся. — Тебе пора домой. Я должен забрать Линдси и уложить ее спать.
Мартин встал. У него было такое ощущение, что его ударили по лицу чем-то холодным и мокрым, например мокрыми перчатками.
— И это все? — с трудом выговорил он. — Нам больше нечего друг другу сказать?
Тим не ответил. Они вышли в ледяной и сырой коридор; откуда-то сверху донесся плач и детский голос:
— Линдси хочет к папе.
Тим открыл парадную дверь.
