— Ной…
— Да.
— У тебя есть карандаш и бумага?
— Есть.
— Пиши, я буду диктовать…
Ной сел за стол и взял лист тонкой белой бумаги с изображением гостиницы «Вид на море», окруженной просторными лужайками и высокими деревьями. Ничего общего с действительностью это изображение не имело: на бумаге отель выглядел подлинным райским уголком.
— «Израилю Аккерману, — сухим деловым тоном начал Джекоб, — 29, Клостерштрассе, Гамбург, Германия».
— Но, отец… — начал было Ной.
— Пиши по-еврейски, — перебил Джекоб, — если не можешь по-немецки. Он не очень грамотный, но поймет.
— Слушаю, отец. — Ной не умел писать ни по-еврейски, ни по-немецки, но не нашел нужным признаться в этом отцу.
— «Мой дорогой брат…» Написал?
— Да.
— «Мне стыдно, что я не написал тебе раньше, но ты легко можешь себе представить, как я был занят. Вскоре после приезда в Америку…» Написал, Ной?
— Да, — ответил Ной, нанося на бумагу ничего не означающие каракули. — Написал.
— «Вскоре после приезда в Америку, — с усилием продолжал Джекоб, и его низкий голос глухо звучал в сырой комнатушке, — я устроился в одну крупную фирму. Я очень много работал (знаю, что ты мне не поверишь), и меня все время продвигали с одного важного поста на другой. Через полтора года я стал самым ценным работником фирмы, а затем компаньоном и вскоре женился на дочери владельца фирмы фон Крамера, выходца из старинной американской семьи. Я понимаю, как тебе приятно будет узнать, что у меня пятеро сыновей и две дочери — гордость и утешение престарелых родителей. Мы живем на покое в фешенебельном пригороде Лос-Анджелеса — большого, постоянно залитого солнцем города на побережье Тихого океана. В нашем доме четырнадцать комнат. По утрам я встаю не раньше половины десятого и каждый день езжу в свой клуб, где провожу время за игрой в гольф. Я уверен, что ты с интересом прочтешь все эти подробности…»
Ной почувствовал, что к его горлу подступает комок. Он опасался, что расхохочется, едва откроет рот, и отец умрет под неудержимый смех своего сына.
— Ной, — ворчливо спросил Джекоб, — ты все записываешь?
— Да, отец, — с трудом пробормотал Ной.
— «Правда, ты старший брат, — продолжал успокоенный Джекоб, — и привык давать советы. Но сейчас понятия „старший“ и „младший“ потеряли свое прежнее значение. Я много путешествовал и думаю, что некоторые мои советы будут для тебя полезны. Еврей ни на минуту не должен забывать, как себя вести. В мире так много людей, которых гложет зависть, и их становится все больше. Взглянув на еврея, они говорят: „Фи, как он себя держит за столом!“ или: „А брильянты-то на его жене фальшивые!“, или: „Как он шумно ведет себя в театре!“, или: „Весы-то у него в лавке с фокусом. Он всегда обвешивает“. Жить становится все труднее, и еврей должен вести себя так, словно жизнь всех остальных евреев зависит от каждого его поступка. Вот почему есть он должен бесшумно, изящно орудуя ножом и вилкой; он не должен позволять своей жене носить брильянты, особенно фальшивые; его весы должны быть самыми точными в городе, а ходить он должен, как ходит солидный, знающий себе цену человек…» Нет! — внезапно спохватился старик. — Вычеркни все это, а то он еще рассердится.
