– Да будет тебе известно, уже не целая.
В этот момент Маруся отвлеклась на заманчивые выкрики торговок:
– Хало-о-одный… мандари-и-и-иновый… со-о-ок!
– Ма-а-ма!
– Даже не думай! Вчера вечером я видела, как остатки этого мандаринового сока из кулера она выливала обратно в пластиковые бутылки! – громко шикнула на дочь Тамара.
– Э-э-э… За-ачем так говорить, женщина?! Все у нас све-е-ежий. Всегда свежий. Столько людей пьют!
– Вот и пускай пьют! На здоровье!
– Слу-у-ушай, не хочешь сок – чурчхелу возьми!
– Не хочу, – отмахнулась Тамара.
– Мужу чачу возьми! – не успокаивалась торговка.
– Не возьму.
– Почему не-е-е вазьме-о-ошь? – изумился подошедший чернявый парень в спортивных штанах.
– Не пьет!
– Ай-я-я-я-яй, – запричитала торговка и стоящие рядом абхазки. – Та-а-акой мущи-и-ина и не пьет!
В дискуссию наконец вмешалась Маруся:
– Не пьет, к сожалению. Только курит. Очень много курит наш папа, – пожаловалась она торговому люду. – Очень! Поэтому, когда поднимается в гору, все время бухтит и ругается.
Пришла очередь Виктора:
– Да успокойтесь вы, женщины.
Разговор поддержал пожилой абхазец:
– Слу-у-ушай, – обратился он к Виктору. – Каки-и-ие шу-умные, да-а-а?!
– И не говори, дед!
– Иди сюда! – Абхазец махнул рукой отцу семейства. – Купи у меня табак. Не хочешь? Тогда чай купи! Иди сюда, нюхай.
Виктор махнул рукой и стал быстро спускаться вниз, отчего рюкзак на его спине начал мерно подпрыгивать.
– Ма-а-ама! – заголосила Маруся. – Папа уходит! Па-а-апа! Я с тобо-о-ой!
Машка бросила мать на съедение торговкам и ринулась вслед за Виктором, поскальзываясь в сланцах на гладких камнях монастырской тропы. Зафиксировав боковым зрением бегство дочери с поля рыночного боя, Тамара резко оборвала затянувшийся обмен репликами и зашагала вниз за своими.
Свои в этот момент прилипли к забору, за которым бродили изрядно плешивые куры и валялся черный щенок, вываливший прямо на землю свой розовый язык.
С животными здесь, в Абхазии, была просто беда. Коровы бродили прямо по дорогам и внешне напоминали больших собак, ищущих хозяина. Собаки бегали по тропическим зарослям и, завидев человека, даже не лаяли, видимо, опасаясь пинка в бок. Может быть, поэтому только у редких собачьих особей хвосты кольцами завивались вверх, а так все больше мотались между задними лапами. Все кошки, причем даже кормящиеся у пансионатской столовой, отличались исключительной худобой и вид имели довольно жалкий: мутные слезящиеся глаза, блеклая, свалявшаяся местами шерсть и обязательно какое-нибудь «ранение». Например, один из котов, облюбовавший столовское крыльцо, рожу имел перекошенную, а розовую губу – вывернутую: место для нижних клыков в его пасти пустовало.
