Дождался. Командир рукой махнул, заряжающий опустил в ствол миномета мину. Я перенес прицел на командира и стал медленно давить на спуск. Звук минометного выстрела совпал с моим. Винтовка дернулась в руке, а немец нелепо взмахнул руками и повалился.
Солдаты расчета не поняли сначала, что произошло, и кинулись к командиру. Потом, обнаружив у него пулевую рану, они залегли у миномета, заняв круговую оборону.
Однако соревноваться с минометом мне не под силу. Если
выстрелю еще раз, меня обнаружат. Тогда закидают минами, миномет на позиции развернуть – минутное дело. Задом отполз потихоньку, по кустарнику – в лес. И – бегом в сторону. Я теперь один и даже отделению автоматчиков отпор дать не смогу.
Я пробежал минут пятнадцать и остановился, чтобы перевести дыхание. И вдруг:
– Брось оружие! – раздалось за спиной.
Вот что значит – бежать, когда нет возможности осмотреться, прислушаться.
Я медленно снял с плеча винтовку, наклонился и бережно положил ее на землю. Жаль швырять – оптику на прицеле запросто повредить можно. Ремень автомата стянул через голов у, автомат бросил на землю.
– Повернись – только медленно.
Я повернулся. Метрах в трех от меня, сзади, лежал на земле обросший щетиной и перебинтованный командир. Рядом с ним сидел красноармеец, целившийся в меня из винтовки.
– Я свой, русский.
– Документы покажи, – прохрипел раненый.
Я достал из кармана красноармейскую книжку и отдал бойцу, который передал ее раненому. Тот прочитал, вернул бойцу, он – мне.
– Где твоя часть?
Я выматерился:
– Там же, где и твоя, наверное. Разбита. От батальона я один живой остался, вот к своим пробираюсь.
Похоже, мой мат успокоил их больше, чем документы.
– Покушать есть чего-нибудь?
Я развел руками.
– У тебя карта в планшете?
Я кивнул, подсел к командиру, открыл планшет и достал карту.
– Как думаешь, мы где?
Я попытался сориентироваться, потом ткнул пальцем:
– По-моему, здесь.
Командир, на петлицах которого было три шпалы, закатил глаза и захрипел.
– Жалко полковника, сил нет, – тихо сказал красноармеец. – Второй день я здесь с ним сижу. Как ранили его – тащил на себе, сколько мог, да уже невмочь, тяжел он больно.
Я дотронулся до груди командира. Что-то уж под гимна-
стеркой больно мягко, ребер не прощупать. Красноармеец насупился:
– Убери руку!
– Да ты чего? Я же только посмотреть хотел – он не умер, часом?
– Дышит еще, это не первый раз.
Минут через пятнадцать полковник пришел в себя.
– Нести сможете? – обвел он нас измученным взглядом.
