А гостиная… Её надо было ввести в обращение для земных нужд. Вчера тут появились удобные кресла, афганский ковёр, курительный столик с ящичками для сигар и подставкой для трубок (в Турции Гай пристрастился к трубке), и теперь Ива пришла с картами именно сюда, чтобы заполнить собой это место, примирить его с собой.
Когда семь лет назад, почти сразу после вступления в совершеннолетие, она купила этот дом, и не было ещё никакого Алоиза в помине, – здесь, в этой гостиной, оставленной прежними хозяевами с полной обстановкой и всем имуществом, висело зловещее, смутное ощущение страха и отчаяния. Прекрасный дом с тремя жилыми этажами в Портмановских владениях продавался срочно, не только со всем скарбом, но и даже с кухаркой и горничной, которым было выплачено на год вперёд, чтобы те могли сразу освободить новых владельцев от необходимости искать прислугу. В этом доме, казалось, осталось всё так, будто хозяева лишь вышли на прогулку: даже коробка для сигар в бывшей курительной комнате была открыта, ожидая возвращения курильщика.
Старый Айзек Эшлер, представлявший интересы Ивы ещё тогда, когда она была несовершеннолетней, доверительно предостерегал её от покупки этого дома. «Дитя моё, – говорил он, – это дурной дом. Дурной дом для юной леди». Он был неправ, старый, добрый, заботливый Айзек – это был чудесный, восхитительный дом! В нём была лишь одна комната – гостиная на втором этаже, – которая наводила грусть на юную хозяйку. Причина открылась Иве сразу – ей не пришлось даже применять свои способности, поскольку горничная Рози, пытавшаяся поначалу навести с юной хозяйкой почти фамильярные отношения, тут же ввела её в курс дела, употребляя в основном такие выражения, как «страсть, что такое» и «ужас нечеловеческий».
Дом на Глостер-плейс принадлежал одному весьма респектабельному и исключительно обеспеченному банкиру по фамилии Розенталь. Розенталь подарил его своей единственной и очень поздней дочери, Эбигайль, по случаю её бракосочетания со своим младшим компаньоном. Брак был прекрасным деловым соглашением: он обеспечивал целостность капитала и переход бизнеса по наследству самым естественным образом. Чувства Эбигайль не принимались в расчет, как, впрочем, и чувства её жениха, мистера Хоппера. Впрочем, Хоппер с лёгкостью переступил через свои чувства, чтобы получить бóльшую долю дела своего свёкра и этот дом в качестве свадебного подарка. В картонной коробке на чердаке Ива нашла фотографию молодой четы: Эбигайль была довольно невзрачной девушкой. Её портили унылый крупный нос и сильно опущенные углы глаз – это придавало её лицу почти трагикомическое выражение. Мистер Хоппер был просто невыразительным молодым человеком, но с упрямым выражением лица. Были ли они счастливы? Они могли бы быть счастливы по-своему, как многие и многие семьи, брак которых был заключён по обоюдному расчету семейств, но – увы! – Господь наделил Эбигайль чувствительным сердцем и чувством справедливости и долга, и это не могло не привести к трагедии. Несомненно, она старалась любить своего супруга – так, как представляла необходимым в рамках своего воспитания, и как подсказывало её нежное сердце. В любом случае она была бесконечно предана мужу и не смела подвергать критике любое его поведение. Вероятно, она могла бы пережить неверность мужа, как её переживали тысячи женщин, воспитанных в строгих правилах времён королевы Виктории, но пережить его непорядочность она была не в силах.
