И уж тем более не пригодились наработки алхимика, предназначенные для военных нужд. Зелья, делающие воинов невидимыми, просто незаметными или даже временно неуязвимыми для вражеского оружия. Во-первых, как такового регулярного воинства здесь не было. Каждый житель Священного Леса, способный держать оружие, по мере надобности участвовал в его защите. Соответственно, отсутствовало общее командование, с которым можно было договариваться о поставке чудодейственных снадобий.
И вообще, как понял Аль-Хашим из разговоров с некоторыми опытными бойцами, желающих использовать зелья в битвах найти ему вряд ли удастся. Сам алхимик, во всяком случае, энтузиазма со стороны собеседников не обнаружил. Кто-то просто не хотел вливать в себя незнакомую гадость. По той же, наверное, причине, по какой жители Священного Леса были поголовно трезвенниками. Кто-то не доверял чистоте помыслов создателя зелий — вдруг отравит. А кому-то просто претила сама идея военной хитрости, ибо настоящий мужчина-де сражается только честно.
Так, мало-помалу до Аль-Хашима начало доходить, что из огня костра инквизиции он спасся, угодив при этом… ну, хоть не в полымя, но похоже, в болото. На болотную кочку — где и существовать не очень удобно, и развернуться негде.
И следом за этим малоприятным открытием в голове алхимика зародилась идея-фикс: вернуться в родной мир Игоря. На так называемую Землю, где Аль-Хашим уже успел побывать, и откуда удрал в трусливой спешке.
В мир широких ровных дорог, угловатых исполинских зданий, сверкающих на солнце, и железных повозок, что едут сами по себе… А главное — в мир, где умеют ценить хорошие деньги и делиться оными с полезными для себя людьми. Вне зависимости от того, откуда эти люди пришли и какой веры придерживались.
Как и подобает навязчивой идее, желание вернуться в тот мир созрело постепенно. И поначалу даже Аль-Хашим пытался бороться с ним, спорить про себя, отмахиваться. Вспоминая, например, как боялся тех же металлических повозок-самоходок, с жутким ревом и стремительным потоком мчащихся по дорогам. Или доносящихся ниоткуда голосов. Или так называемых лифтов, наконец. Этих будок без окон, похожих на гробы — с их помощью обитатели данного мира перемещались между этажами.
И много еще странных жутких вещей мог припомнить алхимик — человек, хоть корыстный, но и безумно храбрым себя не считавший. Не говоря уж о том, сколь мстительны бывают тамошние ценители хороших денег. Мстительны и опасны.
