Фаридка уже выдала информацию. Теперь болтает с нами:
— По пятому ряду, на «Д», сидит капитан, моряк! — И Фаридка мечтательно заводит глаза. — Мишка на Севере!
Самолет прокалывает небо. Подрагивает. Я заглядываю в отсек, где сидит дядя Костя. Он показывает на уши: мол, заложило. Я успокаиваю:
— Ничего, ничего. Пройдет.
Фаридка возится с бутылками, готовит поднос для воды и по привычке болтает:
— Это хорошо иметь мужа моряка. Ушел себе в плавание, а ты его, как дура, жди, плачь в подушку, на берег крутой выходи.
— Глупости мелешь, Фаридка, — говорит Майка. — Какой тебе еще матрос? У тебя же есть Аркадий...
— Ну и что, что Аркадий? Помечтать не даешь. Ограниченная ты, Майка. Лучше расскажи, как там твой Кирилл...
Майка так и вспыхивает. Она забавная, все у нее забавное. Рыжие потешные кудряшки. Реснички, если бы она их не подкрашивала, тоже бы золотились. Шея у Майки длинная, белая и как попало забрызганная веснушками. Но самое примечательное на Майкином кругленьком с ямочками лице — глаза. Левый черный-пречерный, а правый (он с едва заметной косинкой) не то коричневый, не то серый. И фамилия у Майки — Котяткина.
— Кирилл... А мы в этот прилет с ним не встречались. Он уехал куда-то. Не знаю...
— Не знаю, не знаю, — поддразнивает Фаридка. — Ты, Рита, только посмотри, что делается? Она не знает, где ее кавалер. А может, он...
— Не надо, Фаридка. — Майка ежится и умоляюще смотрит на нее. — Кирилл хороший, он меня любит.
Я еле сдерживаю улыбку, а бессовестная Фарида уже нащупала слабое место.
— Майка, — говорит она, — а что такое любовь?
— Любовь? — Майка растерянно ворошит рыжие кудряшки. — А ты, Рита, знаешь? — обращается она ко мне. — Ты же у нас самая красивая...
Это уже смешно, и я в открытую улыбаюсь:
— Не знаю, Маечка...
— А по-моему. — Майка всегда говорит серьезно. — А по-моему, любовь — это когда все наоборот. Тебе больно, а вдруг смеяться хочется. Это, в общем, как в самый первый дождик... Лицо мокрое, а проведешь рукой по нему — рука сухая... И грустно еще бывает...
В салонах гаснут транспаранты, предупреждающие пассажиров, что «курить нельзя» и надо «привязаться ремнями». Теперь уже нам болтать некогда, теперь только поворачивайся. На борту семьдесят пассажиров и всех надо напоить водой, накормить, потом убрать грязную посуду.
Мы давно летаем вместе, сработались, и все у нас идет, как по конвейеру. Майка подает на стол подносы, я заученно, автоматически: раз — икра, два — бутерброд, три — яблоко, четыре — печенье. Фаридка в белом накрахмаленном переднике, как официантка, — чай. И — готово. Семьдесят подносов, семьдесят завтраков.
