Синяя Борода | страница 71

       – И? – сказал я.

       – Мне ужасно неудобно.

       – Я пока не могу судить, в чем неудобство.

       И тогда она выпалила:

       – Я не хочу за вас замуж!

       Ничего себе!

       – А кто ж хочет-то?

       – Я всего лишь хочу человеческого отношения, а не быть ничтожеством и пустым местом, раз уж я делю кров с каким-то мужчиной, каким бы он ни был, – сказала она.

       И тут же поправилась:

       – С каким-то человеком.

       Все это до удивления напоминало слова моей первой жены Дороти: что я часто обращался с ней так, будто мне не было дела, как ее зовут, даже будто ее вообще не было рядом. Да и следующая реплика кухарки была мне знакома из уст Дороти:

       – Мне кажется, что вы до смерти боитесь женщин.

       – И мне тоже, – сказала Целеста.

*     *     *

       – Целеста, – сказал я, – мы же всегда дружили, правда?

       – Вам так кажется, потому что вы считаете меня дурочкой, – ответила Целеста.

       – К тому же она еще не в том возрасте, когда женщин можно начинать бояться, – добавила ее мать.

       – Так значит, уходят вообще все, – сказал я. – А где Шлезингер?

       – Смылся, – сказала Целеста.

*     *     *

       Чем же я виноват, что мне так досталось? Я всего лишь уехал на день в Нью-Йорк, предоставив вдовице Берман возможность переделать прихожую! И вот теперь я стою, окруженный обломками прежней жизни, а она укатила в Саут-Хэмптон ручкаться с Джеки Кеннеди!

       – Да уж, – сказал я наконец. – И мою знаменитую коллекцию картин вы, как я понимаю, тоже ненавидите.

       Они слегка повеселели – вероятно, потому, что я перевел разговор на тему, которую было обсуждать легче, чем отношения между мужчинами и женщинами.

       – Да нет, – сказала кухарка. Сказала Элисон Уайт, Элисон Уайт, Элисон Уайт! Вполне приличная женщина, милое лицо, подтянутая фигура, густые каштановые волосы. Дело во мне. Это я не вполне приличный мужчина.

       – Я просто не вижу в них никакого смысла, – продолжала она. – Наверняка из-за того, что я необразованная. Вот если бы я закончила институт, я бы точно поняла, какие они замечательные. А ту единственную из них, которая мне нравилась, вы продали.

       – Это какую же? – спросил я.

       Тут и я оживился, в надежде хоть что-то вынести из этого ужаса: свидетельство представителей простого народа о том, какая именно из моих картин, мною при этом проданная, обладала такой силой, что сумела понравиться даже им.

       – Где два черных мальчика и два белых мальчика, – ответила она.