ТЕРЕЗА. Тогда во вторник?
ПЭМ. Нет. Для меня с театром покончено. Он меня угнетает.
ТЕРЕЗА. Мама, прошу тебя…
ПЭМ (спокойно). Мне никогда не было здесь хорошо. Слишком много всего. А я хочу жить простой жизнью. Работать в супермаркете, сидеть по субботам перед телевизором и пить чай. Заниматься домом. А без этого всего… я могу прожить. Я сделала, что смогла. И теперь меня можно отпустить. Так будет лучше.
ТЕРЕЗА. Нет, не будет. Ты одна из нас. Так хотел папа.
ПЭМ. Твой отец хотел не того, чтобы я возвращала к жизни этот чёртов театр. Он затащил меня сюда, чтобы мне пришлось поработать вместе с Джеки. Чтобы нельзя было с ней не встречаться. Он хотел, чтобя я день за днём сносила её присутствие. И знаешь почему?
ТЕРЕЗА. Нет.
ПЭМ. Чтобы в конце концов я к ней привыкла. Чтобы в конце концов перестала её оскорблять. Чтобы в конце концов поняла, почему он её полюбил. Чтобы поняла, что меня он попросту не любил. И что её вины в этом нет. Вот почему я оказалась здесь. И вот почему мне здесь незачем больше быть.
Подходит к Терезе и целует её в щёку.
Буду ждать тебя у машины.
Пэм идёт к выходу.
ТЕРЕЗА. И тебе этого хватит?
ПЭМ. Чего?
ТЕРЕЗА. Чая и телевизора. Да, я понимаю, что это был просто какой-то ужас — но ведь всё равно потрясающе, нет?
ПЭМ. Я слишком стара для таких потрясений.
ТЕРЕЗА. Неправда. И ты ещё вернёшься. Я уверена.
Не говоря больше ни слова, Пэм уходит.
ШЭРОН. Надо нам пойти выпить.
ТЕРЕЗА. Я не очень хорошая компания.
ШЭРОН. Ой, ладно, не говори ерунды!
ТЕРЕЗА. Нет, спасибо, я останусь здесь.
Шэрон подходит к Терезе, берёт её за руку и ведёт на авансцену. Они садятся, свесив ноги со сцены.
ШЭРОН. Тереза, тебе, может, неприятно это слышать, но по-моему, уже пора.
ТЕРЕЗА. Нет — надо ещё кое-что сделать.
ШЭРОН. Я хотела сказать, пора перестать всё время думать об отце. Он и театр — это разные вещи. Мне кажется, ты их иногда путаешь.
ТЕРЕЗА. Я очень… это очень непросто.
ШЭРОН. Вот поэтому и надо выпить. Бутылка вина — и смотришь на всё уже совершенно по-другому. Две бутылки — и уже ни на что не обращаешь внимания. И потом, мы же не собираемся сносить театр. Может, кто-то неравнодушный его купит, вернёт ему былую славу.
ТЕРЕЗА. Или сделает здесь автостоянку.
ШЭРОН. Нет. Вот смотри. Вот как всё устроено в нашей стране. Годами на наших глазах что-нибудь рушится, ржавеет, осыпается, но мы не замечаем. А потом, когда уже вот-вот развалится на куски, все начинают кричать: «Мы должны спасти!» Церкви, театры, школы, старые памятники, что угодно. Никто ничего не делает до самой последней минуты. За столько лет ни малейшего интереса, и вдруг все встают и говорят, что сносить — это преступление. …Так что давай просто дождёмся этой последней минуты — и встанем рядом со всеми.
