– Вор! – прошептал я наконец.
Моульди еще не спал.
– Кто вор? – спросил он.
– Я вор, Моульди, – ответил я.
– Ну, а кто же тебе говорит, что ты не вор? – усмехнулся он.
– Но ведь я никогда прежде не был вором, – серьезно заметил я. – Уверяю вас, никогда, оттого-то мне и так грустно теперь.
– Ты врешь, – произнес Рипстон, тоже еще не спавший.
– Нет, правда, – уверял я, – умри я на этом месте, если неправда.
– Ну, что же, – заметил Моульди, – ты точно так же и теперь можешь сказать: умри я на этом месте, если я вор.
– Нет, этого я не скажу, а то, пожалуй, и в самом деле умру, ведь теперь я вор.
– Пустяки! Какой ты вор? – возмутился Моульди. – Разве то, что ты сегодня сделал, можно назвать воровством? Это совсем не воровство.
– А что же это такое? Мне всегда говорили, что брать чужое значит воровать.
– Это говорят люди, которые сами не пробовали и потому не понимают, – сказал Моульди, приподнимаясь на локте, чтобы удобнее обсудить интересный вопрос. – Вот смотри: если какой-нибудь мальчик войдет в лавку на ковент-гарденском базаре да запустит руку в ящик с деньгами и его поймают, это будет воровство. Если он полезет в карман к богатой леди или джентльмену, пока они там что-нибудь покупают, – это тоже воровство. За это отдадут под суд, и судья тоже скажет, что это воровство. Ну, а если какой-нибудь маленький мальчишечка старается честным образом заработать себе полпенса, да его поймают с чужими орехами или с чужими яблоками, разве его будут судить? Никогда! Просто торговец даст ему подзатыльник, в самом худшем случае позовет сторожа. Тот поколотит его палкой да и отпустит. Да разве сторожу позволили бы самому расправляться с настоящими ворами? Ни за что!
Моульди говорил, конечно, то, что сам думал; если же нет, то его желание облегчить мои страдания было очень великодушным. Однако сколько ни старались и он, и Рипстон утешить меня, тяжесть продолжала лежать на моей совести.
– Если брать орехи и другие вещи не называется воровать, то как же это называется? – спросил я у Моульди.
– Мало ли как! Смазурить, стащить, стянуть, стибрить… Да не все ли равно, как назвать!
– Ну, а если бы я спросил у полицейского, как бы он это назвал?
– Вот выдумал! Кто же станет спрашивать у полицейских? Известно, какие они лгуны! – возразил Рип-стон.
– Признайся, Смитфилд, ты просто трусишь? – сказал Моульди.
– Нет, не трушу. Я только думал, что это воровство, а если не воровство, так и прекрасно.
– То-то же, – хмыкнул Моульди. – Я, когда был маленький и жил дома, так слышал, как отец читал матери газеты. Ты не можешь себе представить, судейские – уж на что хитрые люди, а и те должны быть осторожными и называть вещи, как следует. Если кто не пойман на настоящем воровстве, они не смеют назвать его вором. Они говорят, что он сделал «хищение» или «мелкое мошенничество». А хищение не беда. Вон Рипстон стащил как-то молочник, так его засадили в тюрьму на две недели. Правда, Рипстон?
