Затишье | страница 68
Что последовало дальше, мне рассказывали несколько раз — так изумлены были мои товарищи, да и я не меньше их. Халецинский подходит к своей койке. Как всегда, прежде чем лечь, он, включив карманный фонарик, обследует свою постель — не разрешилась ли от бремени какая-нибудь крыса на одеяле. Свет фонарика падает случайно на соседнюю койку слева — это моя койка. Там лежит человек, укутавшись одеялом, он спит. Халецинский не верит глазам своим, он подзывает соседа справа, Карла Лебейде, и указывает на мою койку. Почти с благоговением оглядывают они спящего, то бишь меня. Несмотря на необыкновенно чуткий слух, я не услышал тревоги, не услышал налета, не услышал грохота бомб, осыпавших железную дорогу и луг в каких-нибудь девяноста метрах по ту сторону шоссе. Я спал.
Наутро, недоверчиво улыбаясь, я утверждаю, что меня разыгрывают и нарочно рассказывают страшные сказки о воздушном налете. Жертвуя частью послеобеденного отдыха, я отправляюсь взглянуть на воронки от бомб, которые вчера под вечер еще, не зияли на этих лугах. Каждая из них может бесследно поглотить телефонную будку. Нагибаюсь, ощупываю рельсы, пробитые осколками, и осматриваю огромные провалы между колеями. Солдаты из команды железнодорожников рассказывают мне, какого страху натерпелись за четверть часа бомбардировки. Они тоже недоверчиво смеются, когда я говорю, что проспал всю ночь непробудным сном, прикрывшим меня своей шубой. У меня не было ни времени, ни желания доискиваться причины этого удивительного явления. Знаю только, что в этот миг мой корнеплод расщепился. Факт, однако, остается фактом: мое спящее «я» с успехом пыталось хотя бы ценою жизни уйти от этого мира, забыть о его существовании, отвернуться от него, перенестись в такие времена, в которых нет никакой войны, — еще нет или уже нет.
В тот день многие сотни немецких юношей, одетые в военную форму, облепленную глиной, получили приказ занять кучу битого кирпича, именуемую деревней Флери, и заплатили за нее своей жизнью. На их головы падали тысячи снарядов, их засыпало землей, контузило, решетило осколками, кромсало прямым попаданием, обжигало и отравляло насмерть серными газами взрывов. А здесь, едва на расстоянии полутора миль, тридцатилетний человек, одаренный прекрасным слухом, спит крепким сном, уйдя в надежное и глубокое, как утроба матери, убежище — в сон. Эти явления, взятые вместе, означают и раскрывают весь ужас мира, в котором хищные общественные организмы кидаются друг на друга, как волки, дерущиеся за лошадиный бок.
