Нельзя не упомянуть, что в тот день, в Марапонге, наш разговор прервал какой-то пьянчужка, появившись под деревьями. Весь в лохмотьях, изможденный, в состоянии крайнего возбуждения, с глазами, выпученными от качасы[12], он стремительно двигался к нам, петляя между кокосовыми пальмами. При этом он орал в испуге, утверждая, что его преследует привидение. Ему абсолютно необходимы были двадцать крузейро[13] — поставить свечку святой Рите, чтобы она заставила этого духа «подняться» обратно. И если мы добрые христиане, мы…
Жеральдо раскошелился, не заставив себя упрашивать.
Удивленный, Качаса сразу прекратил горланить и принялся торговаться. С пятьюдесятью крузейро можно было бы поставить толстую свечу, и возвращение духа восвояси прошло бы быстрее.
Жеральдо отказался:
— Знаю я твоего духа, это был сосед, хороший парень, грешил мало, так что его душа не должна быть слишком тяжелой, двадцати крузейро святой Рите будет достаточно, чтобы отправить его обратно наверх.
Качаса на мгновение заколебался:
— Если ты его знаешь, отчего же сам не поставил свечу?
— Потому что я скуп. Если ты их сожжешь, эти двадцать крузейро, ты истратишь свои деньги.
Вот так. А потом — маленький гребешок для усов.
Однажды утром, когда я писал своему другу (может быть, я как раз рассказывал ему историю с пьянчужкой), на веранде в Марапонге появилась молодая женщина. Я встал из-за стола, чтобы встретить ее. Она попросила разрешения переждать здесь, пока кончится дождь.
А дело все в том, что никакого дождя не было.
Небо было безоблачным.
Это была молодая женщина лет тридцати, с серыми глазами, в строгом платье, с убранными назад волосами и в туфлях без каблуков. Я никогда ее раньше не видел. Она явно пришла не из фавелы[14] и не из близлежащих домов. Соледад предложила ей чашку чаю. Она же предпочла кокосовую воду. Когда мы вернулись с расколотым кокосом, то обнаружили ее в гамаке, созерцающей небо.
Я вновь сел за письмо к другу, очарованный этим странным вторжением. Время от времени я бросал взгляд на нашу посетительницу сквозь решетчатые ставни, загораживавшие мой стол. И хотя Соледад заподозрила у нее cabeca fraca (легкую причуду), девушка пила воду с безмятежным спокойствием. В ее поведении нельзя было заметить ничего, кроме мудрого терпения женщины, дожидающейся, когда кончится ливень, чтобы вновь отправиться в путь.
Когда я рассказал об этом Жеральдо Маркану, он ответил с самым что ни на есть серьезным видом:
