Если это правда, то я – самая молодая из сирен. Последняя сирена. Мама никогда не говорила мне об этом.
– Сирены – это чудо, – говорит Невио, – но они – наше чудо, а потому их необходимо сдерживать и контролировать ради нашего же блага. Они принадлежат Атлантии. Так же как летучие мыши не могут летать, где хотят, и нуждаются в людях, которые их кормят, сирены нуждаются в надзирателях и должны находиться в надежном месте. Это необходимо как для их собственной, так и для всеобщей безопасности.
Невио обращается ко всем жителям Атлантии, но меня не отпускает странное чувство, будто он обращается лично ко мне. Словно бы он объявляет всем сиренам за стенами храма – интересно, есть ли здесь еще такие же, как я? – чтобы они пришли к нему, ибо это в их же собственных интересах. Верховный Жрец говорит, что мы способны на ужасные вещи. Мы можем причинить боль тем, кого любим. Мы можем встать на сторону зла.
Возможно, мне следует прислушаться к нему.
Но потом я смотрю в сторону кафедры, представляю на месте Невио маму и понимаю: именно от этого она всегда и старалась меня защитить. От жизни под контролем людей, которые не любят и не понимают меня.
– И раз уж время сирен на исходе, – заключает Верховный Жрец, – мы можем ждать нового чуда. Это будет третье чудо.
Люди поворачиваются друг к другу и перешептываются. Им подарили надежду. Они все готовы отказаться от странных и непонятных сирен ради чего-то нового и прекрасного.
– Вот о чем я хочу говорить с вами сегодня, – продолжает Невио. – Мы должны подготовиться к третьему чуду. Да, мы должны быть к нему готовы.
Он говорит о жертвенности, любви и долге, о связи между двумя мирами и о том, как важно следовать установленным Советом правилам. Я перестаю слушать, потому что уже слышала это от мамы и она говорила обо всем лучше Невио.
Меня занимает другое. Неужели я – последняя сирена в Атлантии? Что это означает?
Люди проталкиваются мимо меня к выходу из храма, оживленно обсуждая, где, когда и как им явится третье чудо. Я не двигаюсь. Невио занял место мамы. Это она должна была сегодня стоять за кафедрой проповедника. С тех пор как она умерла, все становится хуже и хуже.
Почему мама умерла?
А если ее и впрямь убили?
Но кто?
Может, Невио?
Или это сделала Майра?
Я не хочу так думать, но эта мысль неотвязно преследует меня.
И неужели я действительно последняя сирена?
Может ли Майра ответить на этот вопрос?
Я не знаю, кому верить.
Кто-то поднимается по ступенькам. Выходит на галерею. Джастус. Он подходит и садится рядом со мной. Вид у него усталый и печальный. Может, он тоже сейчас думает о моей маме?
