Потом был Ташкент. Лететь тяжело. При подъеме и спуске всю руку простреливало. В тот же день добрались до Саратова. Чувствовал себя неважно. Но что в Саратове ударило в голову, так это воздух. Ночью я спал, как убитый. Так хорошо мне не спалось, пожалуй, вечность.
На следующий день долетели до Чкаловска, выгрузили гроб и приземлились снова уже в Ленинграде. Вот здесь до меня полностью дошло, что я на Родине. Трудно передать это состояние… Когда открыли люк, я попросил вынести носилки и положить их на землю. Когда носилки опустили, я забыл про все свои болячки: я действительно наслаждался тем, что лежу на родной земле, дышу нашим воздухом; любовался цветущей зеленью, трогал руками траву.
Потом я увидел подъехавшую машину «скорой помощи». Из нее выбежала молоденькая симпатичная медсестра в легкой блузке, коротенькой юбке, подбежала ко мне со шприцем в руке, чтобы сделать укол. Я в этот момент смотрел на нее такими счастливыми глазами, так улыбался, что когда она присела на корточки, то уронила и сломала шприц. Может, с испугу — приняла за сумасшедшего.
Потом, когда ехали по городу, я смотрел на улицы и вспоминал о своей последней поездке в Питер — было это в 1980-м году, во время Олимпиады. Вот и теперь, снова вернулся в этот город. Как все-таки изменчива судьба!..»
Глава третья
Значит, день приходит новый…
Чем можно измерить мужество человека? И есть ли такая мера? Но если она все-таки существует, это, наверное, мера испытаний, которые вынес человек, выдержал с честью, выстоял, победил.
Ранение, операции в Кабульском госпитале — это были первые беды, но оказалось, они означали только начало. В Ленинграде Валерия Буркова ожидали новые испытания, гораздо труднее прежних.
В окружном госпитале ему пришлось на себе убедиться в том, что здесь отношение медперсонала к раненым совсем иное, чем в Афганистане. Почему? Наверное, оттого, что далекой войны отсюда не видать и не слыхать: газеты в то время ведь почти ничего не писали о том, что там воюют и гибнут наши ребята. Так что контраст с Кабульским госпиталем показался разительным.
В первый же день Валерий получил нагоняй. Задержался на улице, куда его выкатили на коляске. Да как было не «тормознуться», он умышленно оттягивал время возвращения в пропитанную лекарственным духом палату: истосковался все-таки по дорогим сердцу картинам нашенской стороны. Когда его стали отчитывать, Валерий оправдывался:
— А вот в Кабульском госпитале из этого проблемы не делали.
