Я, оказывается, за последний месяц у него самый тяжелый пациент. Всю операцию Кузьмича засняли на слайды. Он мне их показывал. Да… Со стороны видок у меня после подрыва был неважнецким: лицо в крови, рука и грудь тоже, правая нога оторвана, левая — до колена, как месиво, и вывернута вовнутрь; сам весь серо-зеленый, небритый, грязный, взлохмаченный. Это Кузьмич распорядился потом: вызвал парикмахера, меня побрили, постригли, помыли, привели в четкий порядок. Вообще, он очень заботливый человек и настоящий врач.
Как-то меня привезли на перевязку. Кузьмич взялся пальцами за левый сустав и слегка нажал. Нога у меня непроизвольно дернулась. В этот момент мне запомнилось его лицо. Примерно, как у ребенка, который увидел что-то неожиданно-интересное. Он нажал еще и еще раз, с удивлением поглядывая на подпрыгивающий остаток ноги. После чего я сказал ему: «Владимир Кузьмич, ну больно же!» На что он: «Да? Ну, извини, тогда больше не буду».
Рядом со мной лежал в реанимации один старший лейтенант. Их колонну пожгли «духи», и, когда они отбегали от машины, солдат, бежавший впереди старшего лейтенанта, наткнулся на растяжку от мины. Раздался взрыв, и осколок вошел старлею в живот. Сейчас парень сильно мучается. Очень жаль его. Он за себя борется, хотя мы уже знаем, что он не выживет. Так сказал хирург. А вчера ночью у нас умер солдат: тяжелое ранение, остановилось сердце после операции. Ну а меня от боли спасает только вода, да и то пока тоже не очень. Лежу все время в воде, вернее, руки в тазах, плечи поливают. Постель намокает, сплю то на одной кровати, то на другой. «Огонь, вода и медные трубы…» Огонь — это было, теперь добрался и до воды. И все-таки это еще не самое худшее…»
«1 июня
Позавчера я вновь пересек границу СССР и теперь нахожусь на Родине. Командующий выделил мне место на борту Ан-26 для доставки в Союз. Пришли проводить меня из Кабула все, кто мог. Медсестра Мария Ивановна Иванкович, дорогая наша Санта-Мария, всплакнула. Полковник Василий Иванович Бокин, начальник одной из наших служб, человек, у которого ни при каких обстоятельствах не дрогнет ни один мускул на лице, и тот не удержался — такая получилась минута: на глазах его навернулись слезы, он обнял меня и сказал, что верит в то, что я встану на ноги и вернусь в армейский строй.
Залетали в Баграм, взяли на борт гроб с погибшим летчиком. Увидел, как вносили его в салон, сильно расстроился. Вот так… Я еще жив, а для этого парня — последний полет, и борт «Аннушки» для него — «черный тюльпан», так у нас называют военно-транспортный самолет, предназначенный для перевозки на Родину останков наших парней, сложивших голову в Афгане. Есть о таких стихи, там сказано: «В «черном тюльпане» те, кто с заданий едут на Родину в милую землю залечь…»
