— Понимаешь, ханум, вещи свои хочу тебе оставить. В общежитии сопрут.
— Что же, ты хочешь все ко мне перевезти? — Настя представила казанки в ассортименте на своей модерновой кухне.
— Нет, что ты! Только видак и кассеты. Ладно?
— Улугбек, а если у меня сопрут?
— Я тебе прощу, — засмеялся он. — Я еду, да?
— Хорошо, приезжай. — Настя продиктовала адрес.
Видак и кассеты — это уже полегче. А могли быть еще ковры-самолеты, медные лампы с джиннами, кувшины с вином, сундуки с сокровищами и верблюды, тяжело груженные, но неутомимые. В общем, большой отрезок Великого шелкового пути вкупе с минаретами Самарканда. Плюс какой-нибудь захудалый евнух в сундуке…
Вскоре появился сам „восточный парень, скромный, но беспощадный“. Поставив ящики с „сокровищами“ посреди комнаты, он со всей прямотой заявил:
— Ты зачем Ростика-джан бросил? Он пьет, гуляет, поет ночью. Я спать не могу.
— Это твои проблемы. — Восточная тактичность явно не была чертой Настиного характера.
— Проблемы? Проблемы у тебя, ханум. — Он кивком указал на ее округлившийся живот. — Наши девушки себя сжигают, когда такие проблемы. Обливают бензином и сжигают… Вот, тут телевизор и видак. Тут — кассеты. Смотри, сколько захочешь. Да? — Он улыбался нагловато, но таинственно.
Итак, какие же зрелища интересуют правоверных мусульман? Естественно, теологические. Анастасия поставила первую попавшуюся кассету. Название на ней, написанное латинскими буквами, осталось для нее тайной за семью печатями, поскольку она не знала тюркских языков. Божественное зрелище: шииты совершают намаз. Мечеть переполнена мужчинами с отрешенными лицами и почти безумным выражением глаз. С речью к правоверным обращается какой-то аятолла. Возможно, сам Хомейни.
Она наблюдала действо, не предназначенное для женских глаз, и вспоминала, что не так давно слышала эти слова, молитвы, вздохи, обращения к Аллаху… Тогда ей казалось, что рушится мир, расшатанный гортанными звуками. И он на самом деле рушился, ее мир, никак не связанный с исламским фундаментализмом.
Но что это? Кадры на экране незаметно изменились, словно кто-то решил сыграть злую шутку. Вместо строгого божественного зрелища изумленным зрителям (в данном случае Насте) предлагался безымянный мультфильм, поскольку анимационные кадры безо всякого предисловия продолжали оборванную сцену намаза. У Насти создалось впечатление, что хвала Аллаху была записана поверх другой информации, которая частично сохранилась.
