— Я к тебе по делу. Дай мне координаты экстрасенса. Помнишь, ты мне о нем говорила.
— Он помогает только знакомым.
— А я с ним познакомлюсь, — нагло улыбнулась Ленка.
Настя вспомнила финал своего последнего разговора с Игорем и дала Ленке номер телефона. Встряхнув давно немытой гривой, та встала из-за стола.
После того как за Дробовой захлопнулась дверь, Анастасия долго убирала кухню, мыла посуду, пол, вытирала стол, удивляясь, насколько ее нынешнее состояние обострило чувство брезгливости.
Когда она протирала телефонный аппарат, тот вдруг внезапно зазвонил у нее в руках. Она сняла трубку, все еще держа в другой руке тряпку.
— Настя, это вы мне звонили? — услышала она голос Пирожникова.
— Да, Евгений. Это я. Но мы вроде бы перешли на ты, — напомнила она.
— Ой, прости. Я так обрадовался, что ты мне позвонила, даже немного растерялся. — Он говорил быстро-быстро, и Настя подумала, что ей в нем нравилось больше всего: прямота и искренность.
— Я хотела тебя отблагодарить за свое чудесное спасение.
— Ну уж…
— Не прибедняйся. Лучше согласись дать мне интервью — материал для этакого очерка о герое нашего времени.
— Может быть, не стоит?
Ей показалось, что он слегка разочарован таким предложением.
— С рекламой, конечно. — Она знала, чем его искусить.
— Тогда о’кей. Когда?
— Время назначай ты. А я постараюсь вписаться в твой плотно упакованный график.
— Завтра, завтра… — Видимо, он листал еженедельник. — Завтра в шестнадцать ноль-ноль. Тебя устроит?
— Вполне.
— Если ты не против, я за тобой заеду.
— Я не против.
— Куда заехать?
Этот вопрос удивил Настю.
— Домой, куда же еще? В Марьину Рощу.
А во сне ей снова и снова снился Ростислав. Изгоняемый из яви, из бытия, он находил лазейку в ее „неправильно работающем подсознании“.
Настя ждала его на скале у безбрежного ультрамаринового моря, по цвету похожего на Средиземное вблизи Корсики, где она никогда не бывала, но о котором мечтала сокровенно и тайно.
Волны бились о сильно изрезанные скалистые берега, заползали в гроты, омывали рифы.
А она стояла, маленькая и незаметная, на гранитной громадине. Как памятник себе самой. Своей любви. И ждала не того, общежитского, а другого, воплощенного, как миф, отполированного, как камешек на берегу, — другого в образе Ростислава.
Но к ней прилетал только ветер — соленый, как слезы, морской бриз. И Настя насквозь каменела от этого ветра, пробирающего до костей, от печальных криков голодных чаек, от шершавой беспочвенной поверхности под ногами.
