– Федор Шаляпин!
Шквал аплодисментов потряс стены «Метрополя». И еще не стихли аплодисменты, не улегся радостный шум, как французский распорядитель взял Марию за локоток и мягко вытолкнул в ослепительно сверкающий зал.
– Контес[31] Мари Мерзловска!
Имя ее ничего не сказало ни русским, ни французам. Но французы горячо зааплодировали, потому что она была прекрасна и потому что приняли ее за свою, а русские из вежливости, потому что ее представили как француженку…
В глубине губернаторского дворца часы пробили дважды.
«Боже мой, но как же уснуть?» – в отчаянии подумала Мария. Закрыла глаза, и опять против ее воли поплыл в памяти тот прекрасный и единственный в своем роде бал, давший ей представление о многом и о многих, позволивший естественно соприкоснуться с людьми, которые сыграли значительную роль в ее дальнейшей жизни. Было бы преувеличением утверждать, что на этом балу Мария блистала в роли первой красавицы. Красивых девушек и женщин хватало, но и она была заметна: оригинальным нарядом, свободой поведения подлинной аристократки, конечно же, своей несомненной красотой, но главное, тем, что не лезла в карман за словом – это отметили все, многих русских ее остроумие подтолкнуло к тому, чтобы они сделали первый шаг ей навстречу как ровне. Например, когда шестидесятитрехлетняя, но все еще колкая госпожа Гиппиус, скосив лорнет, язвительно спросила ее по-французски:
– А что вы делаете, помимо посещения танцулек и званых вечеров, графиня?
Она ответила также по-французски:
– Я делаю танки.
– В смысле: танкетки на ноги? Что-то летнее?
– Нет, в смысле – стальные танки на гусеничном ходу, которые стреляют. Я математик-прикладник и работаю инженером на заводе «Рено».
– О, Димитрий, как это мило! – обратилась мадам Гиппиус к мужу по-русски и как-то стушевалась, не нашлась, чем еще подколоть Марию.
Вообще говоря, обстановка была наэлектризованная, нервная, в основном за счет ершистости русских – ущемленные достоинства, уязвленные самолюбия, гордыня беззащитной бедности так и сталкивались, казалось, в самом воздухе, только искры летели. Было очень мало таких, что вели себя не пыжась, спокойно и запросто – как правило, это были люди или очень богатые, или очень знаменитые.
Зинаида Николаевна Гиппиус тут же подвела Марию к правнучке Пушкина графине Анастасии де Торби, проживавшей постоянно в Лондоне, но в эти дни оказавшейся в Париже.
– Вы здесь первая красавица, – сказала Марии сама еще очень моложавая и очень красивая графиня Анастасия.
