Неужели все повторяется? Повторяется ли это?..
Этого Георгий пока не знал, но было очень похоже, что повторяется. В глубине души его это радовало – как человек миролюбивый по натуре, он не хотел ни с кем враждовать, а тем более со своей женой, это утомляло его безмерно.
Георгий принужденно ласкал жену, говорил, что не обижается на нее, что она не такая уж плохая, как хочет себя сейчас представить, что во всем виновата суматошная жизнь, и прежде всего он сам, потому что он – мужчина, а от мужчины все и должно зависеть.
– Нет, – убежденно ответила она, – в семье, Жора, все зависит от женщины. Это даже я понимаю, хотя и дура.
– Ну что ты, ну что ты говоришь… Надя. Ты молодец, что ты! Зачем на себя наговариваешь…
Минут через десять она уснула глубоким тихим сном, а Георгий, высвободившись из ее объятий, стал думать о Кате и о том, как удивительно устроен человек, – вроде бы он не дает никаких поводов, а жена чувствует, что дело неладно; и почему такая странность – послеродовые побежалости на животе жены раздражают и кажутся ему чешуей, а точно такие же на животе Кати не только воспринимаются вполне нормально, но даже и умиляют его. Странно…
На бурке под тенью чинары
Лежал Ахмет Ибрагим,
И, руки скрестивши, татары
Стояли молча над ним, —
вдруг вспомнилось ему полусонному, а потом почему-то сразу, без перехода:
Не дождаться мне, видно, свободы,
А тюремные дни будто годы;
И окно высоко над землей,
И у двери стоит часовой!
С тем он и уснул. Ему снилась Катя. Сначала они куда-то шли босиком вдоль морского берега, куда-то далеко-далеко, а потом прилегли на песке – теплом, почти горячем; он нежно и властно обнял ее и прошептал на ушко:
– Катя, Катя, кажется, я люблю тебя, Катя!
– Что? Что ты сейчас сказал! – вдруг раздался голос жены – испуганный, полусонный.
Он открыл глаза. Серый предутренний сумрак, уголок платяного шкафа, свет в широком окне за спиной жены, и в этом сером, выморочном свете склонилось над ним ее безглазое лицо:
– Какая Катя?
– Что? – переспросил он, выигрывая время. – Что ты вскочила?
– Ты обнимаешь меня, а говоришь, что я Катя! – Надежда Михайловна села в постели. – Боже мой, я так и знала, я так и чувствовала в последнее время, что у тебя завелась другая женщина! Боже мой… – Она обхватила руками простоволосую голову. – Боже мой, что же теперь будет!
Георгия неприятно покоробило то, что жена сказала о Кате «завелась», как будто она насекомое.
– О чем ты говоришь? Опомнись, что ты мелешь?! – грубо оборвал он ее.
